Десятый круг ада

Со своей новой должностью Ладушкин освоился очень быстро. В его обязанности входили отбор и подготовка животных к экспериментам в виварии, кормление их и лечение. Дополнительно он заведовал конюшней, должен был держать всегда наготове к выезду тарантас и заботиться о двух лошадях, предназначенных для верховых прогулок фрейлейн Штайниц и молодого Шмидта. Хватало у него времени и на посещение ферм баронессы, которая неизменно требовала по вечерам являться к ней с докладом о состоянии животноводства в ее имении.

Больше всего Федора Ивановича радовало на новой работе то, что он свободно, не вызывая подозрений, мог общаться с Лебволем в момент передачи ему оседланной лошади и приема ее после прогулки. Казалось, дела шли хорошо, если б не его злополучный промах с непростительной затяжкой встречи с Генрихом, из-за которой после ареста Циммермана прекратилась связь с группой. Сейчас Ладушкин искал любой повод, чтобы хоть как-то установить контакт с кем-либо из группы, и в первую очередь, конечно, с Фимкой. Если Генрих держал его при себе, значит, он был своим человеком. А потом, когда сообщение о случившемся дойдет через квартиру Форрейтола в Центр, подполковник Григорьев найдет способ связать Ладушкина с оставшейся без руководителя группой.

В конюшню прибежал запыхавшийся эсэсовец и приказал зоотехнику сейчас же подать к главному входу тарантас. Ладушкин запряг двух лошадей и подкатил к железным воротам, сквозь частую решетку которых виднелось приземистое каменное здание бактериологического центра. «Вот бы куда мне попасть!» К его удивлению, из проходной вышли доктор Штайниц со своим старшим ассистентом Нушке. Они сели в тарантас, и ассистент приказал:

— В лагерь номер два!

«Вот это пассажиры! — усмехнулся про себя Ладушкин. — Никто бы в Центре и не подумал, что я стану возить самую главную бактерию рейха! Видно, дочка его укатила на машине. Или просто так, по примеру баронессы, захотели прокатиться по лесу…» Погоняя лошадей, он прислушивался к разговору. Пассажиры вполголоса говорили о каких-то не совсем удачных отдаленных результатах, причина которых заключалась в некондиционности особей. Под «особями» они подразумевали живущих в лагере № 2 — это он узнал от Лебволя — и сейчас ехали туда для их отбора или просто проверки общего состояния.

Ладушкин подвез своих пассажиров к воротам лагеря № 2, где их ожидал новый начальник концлагеря, поставленный Грюндлером. Ладушкин увидел по соседству группу славян-рабочих, роющих под охраной двух эсэсовцев глубокую канаву. «Может быть, среди них есть люди Генриха Циммермана?» Он слез с передка и, как бы разминая затекшие от долгого сидения ноги, прошел к рабочим. Эсэсовцы не обратили на него внимания, ибо видели, как он привез их главное начальство. Федор Иванович внимательно всматривался в лица своих земляков: кто же из них помощник Генриха?

— Эй, верста-борода, не узнаешь своих? — услышал он знакомый насмешливый голос и увидел грязное потное лицо Фимки, высунувшегося из канавы.

— А-а, русачок-гусачок!..

— Тебя с повышеньицем!

— Это с каким?

— Вначале катал их преподобие баронессу, а теперь кучеришь у самого! Быстро шагаешь, волосатик!

— Ну! Уметь надо жить, гусак! — Ладушкин был рад встрече с зубоскалом Фимкой и охотно перебрасывался с ним словами. Видел, товарищи Фимки внимательно прислушиваются к их перебранке, особенно тот, молодой, чубатый. Возможно, и он входил в группу Циммермана? Слишком уж сверлит его колючими глазами.

— Так с тебя причитается, дяденька достань воробышка, — продолжал Фимка. — Дал бы закурить…

Ладушкин достал расшитый кисет и незаметно от охранников бросил его в канаву.

— Раз так водится — бери!

— Благодарствую-данкете! — поклонился Фимка. — А ты, видать, еще не полностью офашистился.

— Не твоего короткого ума дело! — отрезал Ладушкин.

— Да ты не лезь в бутылку! Поговорить бы надо, дядя…

— С тобой поговоришь… А потом окажешься вместе за решеткой.

— Ведь шпреханье-то может получиться обоюдное, — настаивал Фимка. — С глазу на глаз…

Ладушкин понимал, что пора уходить. Как бы охранники не заподозрили его в связях с земляками. Вон один из них идет к нему.

— Работайте, работайте! Даром вас никто не будет кормить, — на немецком языке громко произнес он и направился к тарантасу.

— Вот бородатая ехидна! — услышал в след насмешливый голос Фимки.

Разговор со слугой Генриха убедил Ладушкина, что тот был в курсе дел своего хозяина и сейчас сам искал связи с человеком из Центра. Нет, Фимка ничего не знал о миссии Федора Ивановича. Но он, конечно, знал Пальчевского, которого, прикрываясь распоряжением бывшего начальника концлагеря Баремдикера, забрал к себе помощник управляющего имением баронессы. Это могло говорить Генриху и Фимке о том, что зоотехник-бородач неспроста появился в Оберфельде и какие-то причины пока не дают, ему возможности раскрыть свое истинное лицо.