Десять тысяч шагов

В клетках птицы совсем не такие. Нет в них ни той веселости, ни резвости, что на воле. Да и поют они совсем не так…

Пойманных птиц дед подолгу держал в отдельных клетках, вслушивался в их пение и, если почему-то оно ему не нравилось, выпускал неугодивших пленников, сердито при этом говоря:

— Свистульки.

Помнится такой случай. Иван Дмитриевич долгое время держал какого-то особенного щегла и не раз самодовольно говорил, потирая руки, что сделает из него знатного певца. Но пленник упорно молчал, а когда, наконец, запел, то даже я рассмеялся и сказал, подражая деду:

— Свистулька!

Иван Дмитриевич, открыв-клетку, бесцеремонно вытряхнул пернатого певца. Щегол вспорхнул на ветку ближайшего дерева, почистил смятые перышки, встряхнулся и вдруг… запел. Да как запел! Словно заиграла волшебная флейта, зазвенели серебряные струны маленькой арфы. Он щелкал, свистел, рассыпался дробью, как соловей.

Иван Дмитриевич окаменел. С минуту он смотрел на щегла, потом в отчаянии схватился за голову, взлохматив редкие седые волосы. Внезапно повернулся ко мне и схватил за ухо:

— Из-за тебя, негодник! Из-за тебя!

Боль заставила меня закричать громче деда. На глазах выступили слезы. Изловчившись, я укусил старика за палец, он отпустил мое покрасневшее ухо, и я помчался в глубину сада. Там просидел до вечера, не смея показаться деду на глаза. Слышал, как меня звали, искали по саду, но не отзывался, и только в сумерках покинул свое убежище. Мать, не на шутку встревоженная, встретила меня радостным возгласом, а дед — он сидел на кухне и пил чай — только погрозил пальцем.

Иван Дмитриевич был добрый, хороший человек, и к тому же прекрасный шорник — к нему приходили заказывать конскую сбрую не только городские, но и приезжали из ближних деревень.

Однажды, увидев, как дед готовится к ловле птиц, я попросил его взять и меня. Уж очень хотелось посмотреть, как он это делает. Иван Дмитриевич прищурил левый глаз, склонил голову набок, сказал раздумчиво:

— Мал еще. Не подойдешь для такого дела.

Но дня через три дед сказал:

— Пораньше ложись спать. Завтра подниму ни свет ни заря.

Было темно, когда дед разбудил меня. Выпив по кружке молока, мы взяли сеть, моток шпагата, большую клетку-садок, другую — маленькую, с чижиком, несколько мешочков с разным зерном, лопатку, топорик и вышли на улицу. Было тихо и прохладно. На темном еще небе сияли крупные звезды, а у самого горизонта уже обозначилась светлая полоска.

Через час пришли на место ловли. В полумраке я с трудом разглядел небольшую поляну, окруженную кустарником и соснами, вперемежку с редкими березами.

Иван Дмитриевич раскинул сеть над расчищенной от травы квадратной площадкой — точком, насыпал под нее конопляного семени, проса, овса, гороха и подсолнечных семечек. В середине площадки вбил колышек и привязал к нему короткой бечевкой чижа — для приманки. Все это старый птицелов проделал быстро, молча, а затем поманил меня за собой в кусты.

— Теперь лежи и не дыши, — седые лохматые брови деда сошлись над переносицей, — иначе все дело испортишь.

Мы лежали тихо. Пахло увядающими травами, грибами и сырой землей. Легкий ветерок чуть шевелил листву на деревьях. Стоило мне пошевелиться, как Иван Дмитриевич молча, но грозно косил в мою сторону.

В лесу становилось светлее. Чижик прыгал по точку, посвистывал и время от времени что-то склевывал. С восходом солнца на поляну начали слетаться птицы. Зяблики, синицы, чижики, щеглы — каких там только не было. Одни сразу же лезли под сеть к чижику, другие сначала садились в отдалении, приглядывались, а потом осторожно перелетали поближе.

Дед взял в руку конец бечевки и весь напрягся.

Вот-вот сеть накроет птиц, а что ждет их — я хорошо знал. Нет, нет, этого допустить нельзя! Птицы должны жить на воле, они должны летать.

Я украдкой взглянул на Ивана Дмитриевича. Его жилистая рука слегка подрагивала. Одно движение — и сеть упадет.

Я приподнялся, приложил ладони ко рту рупором и закричал:

— Ого-го-го! Кыш, кыш!

В ту же секунду старик огрел меня звонкой оплеухой. Я вскочил и побежал через поляну, распугивая птиц, которые еще не улетели с точка.

Так закончилась моя первая и последняя охота за пернатыми певцами.

В тот день, несмотря на обиду, я чувствовал себя героем и решил освободить всех крылатых невольников. Всех до одного!

Вечером, когда в доме наступила тишина, я вылез через окно в сад, открыл дверцы всех клеток…

С тех пор прошло много лет.. Ивана Дмитриевича давно нет в живых. Теперь-то я знаю, что, выпустив из клеток всех его пернатых солистов, сделал отнюдь не доброе дело. Они уже успели привыкнуть к клетке, ослабли, не могли самостоятельно добывать пищу, укрываться от врагов. Но тогда я этого не знал. Зато знал другое: птицы должны летать…

«СЛЕПОЙ» ЗАЯЦ

В конце октября у меня неожиданно выдался свободный день, и я решил прогуляться по лесу. Люкс, увидев мои сборы, стал бить хвостом по полу и просительно заглядывать в глаза. «Ладно уж, возьму, — смилостивился я. — Только веди себя хорошо».