Десять дней в сумасшедшем доме (ЛП)

Когда с обедом было покончено, каждая женщина подошла к столу в углу, за которым восседала миссис Стэнард, и заплатила ей по счету. Тот самый образец человечности, воплощенный в официантке, дал мне истрепанный и чуть порванный красный чек. Мой счет составлял около тридцати центов.

После этого я поднялась по лестнице и заняла свое прежнее место в гостиной. Мне было холодно и неуютно, и я совершенно точно поняла, что не хочу задерживаться здесь надолго, так что чем скорее я начну выказывать признаки безумия, тем скорее я буду освобождена от этого безделья. Ах, это был, наверное, самый долгий день моей жизни. Мне оставалось вяло оглядывать женщин в гостиной, которые сидели, в отличие от меня.

Одна из них занималась лишь тем, что читала, почесывала голову и иногда тихо звала: «Джорджи», не поднимая взгляда от книги. Джорджи звался ее чересчур непоседливый сын, который производил больше шума, чем любой ребенок, когда-либо виденный мной. Он вел себя нагло и невоспитанно, по моему мнению, но мать не говорила ему и слова, пока не слышала, как кто-то другой одергивает его. Другая женщина постоянно пыталась заснуть, но просыпалась от своего собственного храпа. Я была весьма рада, что она будила только себя. Большинство женщин не делали вообще ничего, но некоторые занимались плетением или непрерывно вязали. Огромный дверной звонок, казалось, звенел непрестанно, и туда-сюда ходила коротковолосая девушка. Последняя, кроме прочего, была из тех, кто постоянно напевает отрывки из всевозможных песен и гимнов, написанных за последние полвека. В этом состоит настоящая пытка наших дней. Гремящий звонок возвещал о прибытии новых людей, искавших приюта на ночь. За исключением одной дамы, которая прибыла в город на день для совершения покупок, все они были работницами, некоторые приходили с детьми.

Ближе к вечеру миссис Стэнард подошла ко мне и спросила:

— С вами что-то не так? У вас какая-то беда или печаль?

— Нет, — отвечала я, почти ошеломленная этим предположением. — Почему вы так решили?

— Ох, потому что, — сказала она вкрадчиво, — Я вижу это по вашему лицу. На нем написана история серьезной беды.

— Да, все так грустно, — бездумно вздохнула я, решив так показать, что я не от мира сего.

— Но вы не должны позволять этому терзать вас. У всех нас свои беды, но в лучшие времена мы преодолеем их. Какого типа работу вы ищете?

— Я не знаю… все так грустно, — отозвалась я.

— Может, вам бы понравилось быть няней и носить милый белый чепчик с передником? — спросила миссис Стэнард.

Я спешно подняла ладонь, в которой держала носовой платок, к лицу, чтобы скрыть улыбку, и проронила тихо:

— Я никогда не работала. Я понятия не имею, как это делать.

— Но вам следует научиться. Все эти женщины вокруг работают.

— Разве? — я перешла на низкий, тревожный шепот. — Но они кажутся мне ужасными, совсем как безумные. Я их так боюсь.

— Они не слишком милы на вид, — согласилась она. — Но они добрые честные работницы. Мы не держим здесь безумцев.

Я опять спрятала улыбку под платком, подумав, что еще до утра она уверится, что среди этой толпы есть, по крайней мере, одна безумная.

— Они все безумны, — настояла я. — И я боюсь их. Так много сумасшедших людей вокруг, и никогда не скажешь, что они сделают. И потом так много убийств совершается, а полиция никогда не может найти убийц. — И я завершила свою речь всхлипом, который убедил бы нескольких умудренных критиков. Миссис Стэнард внезапно и резко поднялась, и я поняла, что мой первый удар достиг цели. Забавно было видеть, как быстро она покинула стул и сказала торопливо:

— Я поговорю с вами еще чуть попозже.

Я знала, что она не станет больше говорить со мной, и была права.

Когда очередной звонок созвал всех ужинать, я спустилась вместе с остальными на нижний этаж и занялась вечерней трапезой, которая в точности повторяла обед, только счет в этот раз был меньше, а людей больше, потому что вернулись женщины, которые работали днем. После ужина мы все собрались в общих комнатах, где некоторые сидели, а другие стояли, так как стульев не хватало на всех.

Это был ужасно одинокий вечер, и свет, источавшийся единственной газовой лампой в комнате, а также масляным светильником в холле, окутывал нас сумраком и окрашивал наше настроение в цвет штормящего моря. Я чувствовала, что этой атмосферы будет достаточно, дабы привести меня в состояние, подходящее для того места, в котором я желала оказаться.