– Вперед! – заорал Леха, первым прыгая вниз с откоса. – Вы – направо!
Сам он широкими скачками помчался влево. В голове было пусто и весело. И отчего-то почти совсем не страшно. Хоть он и понимал, конечно, что жить осталось, очень может быть, меньше минуты. На голом поле от самолета, как и от танка, хрен убежишь, будь ты хоть мастером спорта по бегу…
За спиной глухо бухнуло и загудело жадно рвущимся из разорванного бака пламенем – «мессер» поджег-таки несчастный грузовичок. А вот то, что русские разделятся и начнут разбегаться, словно тараканы, оказалось для пилота крайне неприятным сюрпризом. Пока пытался изменить прицел, удалился от цели почти на три сотни метров, так что пришлось снова разворачиваться и возвращаться.
Проводив взглядом бегущих к опушке особиста с летуном, которого Батищев практически тащил на себе, Степанов усмехнулся и забрал еще больше в сторону. Заслышав за спиной надоедливый воющий зуд, резко обернулся, припал на колено и выпустил по «мессеру» весь магазин. Попасть даже не стремился, скорее, напугать, показывая, что жертва – немец все-таки выбрал целью именно его – еще способна огрызаться. Наконец боек сухо щелкнул, и Леха устало прикрыл глаза, сквозь неплотно сжатые веки глядя на приближающуюся смерть. Возможно, это была просто игра обостренного опасностью воображения, возможно – нет, но лично он был уверен, что видит сквозь сверкающий диск пропеллера кривую ухмылку на лице немецкого пилота. Оставалось одно – стрелять-то он все одно станет с упреждением, – кувыркнуться в самый крайний миг в сторону, уходя из прицела. Глядишь, и получится…
Дах-дах-дах-дах… Дах-дах-дах…
Какие-то посторонние, но такие
– Е… вашу мать! – заорал десантник, зачем-то отбрасывая автомат («ага, чтоб расплавленным металлом казенные сапоги не прожгло» – как водится, не вовремя хихикнуло подсознание) и уходя кувырком в сторону. Успел – самолет рухнул метрах в двадцати, заставив почву тяжело содрогнуться. Хрестоматийно отвесив челюсть, Леха глядел на вздувшийся огненный шар, постепенно вытягивающийся вверх черным грибом. Мгновение спустя волна горячего, воняющего сгоревшим бензином и какой-то химией воздуха властно ударила в грудь, протащила по земле – и оставила в покое. Сверху еще сыпались комья выдранной взрывом глины, какие-то мелкие обломки и хлопья, когда Степанов осторожно поднялся на подрагивающие от нервного напряжения ноги. Не глядя на уродливую пылающую проплешину, оставленную разбившимся истребителем, повернул голову туда, откуда раздалось спасительное «дах-дах-дах».
На опушке леса стояла выкатившаяся задом из-под деревьев автомашина. Самый настоящий пикап – десантник даже не думал, что в этом времени подобные существовали. Передняя часть практически один в один как у сгоревшей полуторки, позади – небольшой, даже короче кабины, металлический кузов, в котором раскорячился на явно самопальной треноге крупнокалиберный «ДШК» с паутинным кругом зенитного прицела. Вот только цвет у автомобиля был странный. Вовсе не привычное армейское хаки, а какой-то едко-зеленый, сугубо гражданский – обычно в подобный красят заборы и гаражи. Видимо, после начала войны машинку забрали из какого-то автопарка, наскоро перекрасив тем, что нашлось под рукой. Возле пулемета замерли двое красноармейцев в касках; еще один, в пилотке, выглядывал из-за автомашины.
Замысловато выругавшись, Леха подобрал автомат и помахал рукой неожиданным спасителям. Несколько секунд постоял неподвижно, окончательно приходя в себя и бездумно глядя на раскиданные взрывом измятые куски дюраля и какие-то обломки. Одна из плоскостей по иронии шутницы судьбы воткнулась в землю почти вертикально да так и застряла. И, глядя на черный с белой окантовкой крест, парень неожиданно припомнил знаменитые строки Владимира Семеновича: «Им даже не надо крестов на могилы, сойдут и на крыльях кресты». Кстати, в той песне как раз про «мессер» речь шла. Вот уж точно угадал поэт: символичненько вышло, ага…
– Разведка, ты чего, ранен? – обеспокоенно закричал контрразведчик, помахав рукой. – Чего застыл? Контузило? Помощь нужна?