Десант стоит насмерть. Операция «Багратион»

— Угу, дистанцию разрыва угадал, траекторию в уме высчитал, скорость цели просек, — согласился Женька.

— Чаго мудравать, — вдохновился Поборец. — Разок пальнуть, потым…

— Ты покажи, где этот самогуб нашел, — Нерода взял свой автомат. — Там обвес должен быть и патроны.

— Можа, и есть, — уклончиво согласился Михась. — Но там таго…

— Чего «того»?

— Насрато. Фрицев неаккуратна подрало.

— Показывай и матюгальник свой обуздай.

Трофейщики осторожно выползли из-под машины. Женька положил на колени автомат, глянул на подконвойного — сопит как ни в чем не бывало. Сомнительная затея — использовать такого… индивида. Действия его не предугадаешь, контуженый, истерик и вообще… С другой стороны, шанс все-таки есть. Мизерный, но в такой ситуации и три десятых процента начинаешь учитывать. Пусть спит, доведем, на месте по ситуации…

* * *

Лебедев не спал. Эта привычка: лежать неподвижно, размеренно дыша, уйти в себя, лишь частью сознания оставаясь в ограниченном, несовершенном мире грубых и отвратительных реальностей, появилась сама собой. Нет, отнюдь не чуткость загнанного зверя способствовала развитию этой необычной способности. Андрон точно знал, что он в куда большей степени Человек, чем ЭТИ — ущербные, ничтожные ограниченности, что его окружают. Вполне возможно, в далеком будущем таких чувствительных и способных людей станет больше. Вероятно, они жили и в прошлом. Смутно помнилось о Юлии Цезаре и еще, кажется, о Леонардо. Великие люди. Пусть с иными талантами, но великие. И разница между Творцом и человеком — да, велика и непостижима. Величественная пропасть…

…Андрон дремал, инстинктивно выделял из тихого разговора главное и ждал момента. Счастливое стечение обстоятельств неизбежно сопутствует талантливому человеку. Андрон уже прекратил бессмысленные попытки угадать, кто такие эти бесчеловечные внезапные гости, в очередной раз повернувшие, но не сломавшие судьбу Художника. От немцев они пришли или из жуткого СМЕРШа, сейчас не имело значения. Талант предчувствует опасность. Это умение дается Свыше. Нужно уходить. Уловить тот момент, коим Небеса награждают одаренного человека, и бежать, спасая себя для мира и искусства…

Старший лейтенант и остроносый щенок ушли. Лебедев посапывал, не раскрывая глаз. Похоже, момент сейчас представится. Андрон чувствовал, что младший лейтенант смотрит на него. Хитер. Имеет какое-то образование, наделен тем развитым инстинктом, что бесталанные люди принимают за ум. Но долго смотреть он не может. Нет, не все одарены истинной усидчивостью творцов. Устанет, отвлечется…

Лебедев лежал на боку, рука была прикрыта — кисть в кармане. Шаровары солдатские с неудобным карманом, но роговые накладки ножа привычно согрелись в кулаке, пальцы осторожно шевелились, разминаясь, готовясь… Выхватить, ноготь большого пальца привычно подцепит паз на лезвии, нож тихо щелкнет… Когда совершаешь одно и то же действие тысячи раз, получается весьма изящно. Изящная простота смерти — как трудно положить его на холст… Ударить в пах — как тогда, в Завержье. Хотя опасно — может зашуметь. Почему ЭТИ даже в торжественный миг смерти кричат, как животные? Если зажать рот, может укусить за пальцы. Руки художника — хрупки и ранимы, как крылья сентябрьских стрекоз… А вдруг он сильный? Среди ЭТИХ встречаются спортивные, мускулистые. По младшему лейтенанту этого не скажешь, но он может скрывать. Да, действительно, коварен. Этот его прищур, отвратительно знающая улыбка… Вдруг ждет? Вдруг именно у ЭТОГО хватит сил оттолкнуть нож и вскинуть автомат?

…Вот он отвел взгляд. Сейчас…

А вдруг те двое уже возвращаются?

Андрон напряг слух. Да, хорошо, что не поспешил. Возвращаются. Лишь Судьба с большой буквы, понимающая, сколь трепетным образом рождается истинно уникальное и бессмертное полотно, может так надежно защитить творца…

* * *

Трофейщики протиснулись под машину, Нерода положил металлический приклад с кожаными валиками на затыльнике, штык, пару немецких «колотушек». Михась осторожно поставил котелок, от которого крепко разило бензином.

— Горючее зачем? — удивился Женька. — Для заправки пистолетных ракет?

— Руки сполоснуть и все остальное, — буркнул Нерода.

— Извиняюсь. Не внюхался, — признался Земляков.

— Испортились оккупанты. Прямо вдребезги испортились. Можешь сам сходить, вдруг автоматных патронов нашаришь? Михась сопроводит. Он железный.

— Чаго «жалезный»? Я ж тябе кажу — досточкой можно, — оправдался проводник.

— Обойдемся, нам не с панцерами воевать, — Женька, кряхтя, сел. — Давай солью.

— Сами управимся, — старший лейтенант окунул ладони в бензин, принялся тереть. — У тебя всё спина?

— Угу, можно сказать, спина.

— Зато у тябя глаз получшел, — не без гордости отметил Михась.

— Чувствую, — согласился Земляков.

— Не знаю, что чувствуешь, но с виду жутковато, — сказал Нерода. — Опухоль спала, но цвет… Будто в театре подмалевали. Зомби-полувампир.

— Ничего, моргать уже не больно. — Женька посмотрел на лежащие на вещмешке немецкие бумаги, машинально взял письмо:

«Salzburg Getreidegasse 33/5 Karl Meier»