Десант стоит насмерть. Операция «Багратион»

О своих мокрых штанах Андрон не помнил. Мозг работал четко и стремительно, приходилось сдерживать шаг — нужно все решить до землянки. Там могут помешать. Большинство политработников ушло в рейд, но ехидный Забортников остался в лагере. Черт знает с кем приходится делить землянку…

…От немцев пришли или провокация? Не важно. Абсолютно не важно. Знают много. Слишком много. Старший лейтенант-мордоворот глуп и самоуверен, его отвратительный напарник напротив — иезуитски хитер. Полагает, что очки способны скрыть глаза палача. Нет, милейший, от взгляда Настоящего художника, давно очистившего разум и взгляд, очистившего стиль, заострившего внимание на неочевидных обывателю мелочах, скрыть сущность не удастся…

Неважно, кто они. Идти с ними. Другого выхода нет. Пойти и устроить так, что они не вернутся. Наткнулись на немцев, попали под обстрел… Нет, под обстрел заходить опасно. Может и самого зацепить. Значит, случайная стычка с немцами, пуля в спину. Добить можно и в лицо — надежно отводит подозрения. Пали смертью храбрых. Получится, опыт есть. Нет, в подобный момент художник не должен восхищаться собой. Так нужно. Если твоя святая цель — оставить след в этом мире. Если твое единственное желание — донести, сохранить Свое на песке времен, попытаться что-то выцарапать на алмазных скрижалях бытия. Если тебе есть что сказать Миру и ИМ! Так нужно…

Или бежать сейчас же? Посты можно обойти…

А если они от Бреке? Пароль старый, но все равно его могли знать только немцы. Нет, немцы аккуратны и пунктуальны, не могли спутать пароль. Или уже не так аккуратны? Похоже, действительно окружены. Поражение за поражением. И это Великая Германия?! Ничтожные сверхчеловечки. Но ведь обещали. «В виде исключения». Мюнхенская академия художеств. Возможно, даже Берлинская… Должны победить. Обязаны! Они культурны и образованны. Позволят творить, пусть за самые скромные гонорары, пусть за миску похлебки. Оценят. Зритель необходим художнику больше, чем деньги, — инстинкт творить посильнее того, что побуждает размножаться…

…Нужно лицемерить и ждать момента. Пусть брезгливо морщатся, жалкое быдло. Кто они — не имеет значения. Пуля в затылок исправит все.

Или бежать? Сразу, немедля, быстро. Спасти Художника…

К счастью, в землянке никого не было. Андрон сел на нары, вздрогнул — холодная влажность кальсон и галифе напомнила о себе. Есть запасные шаровары, к сожалению, неновые и неподогнанные, но выбирать не приходится. Нужно взять и теплое белье — кто знает, сколько дней придется провести в лесу. Лучшие эскизы давно отобраны, заветная папочка ждет. Сюда возвращаться нельзя. Господи, да когда же эта бродячая жизнь кончится? Время уходит, столько замыслов…

Андрон знал, что после войны будет рисовать непрерывно. Рука обрела зрелость, взгляд остроту. ЭТИ увидят. Сравнят. Будь прокляты эти нестерпимые, непереносимые конструкции мазков и смыслов, никуда и ни к чему не ведущие, этих выскочек, всех этих наивных Александров Родченко[93] и пронырливых Робертов Фальков,[94] которые всегда были и остались неудачниками, пусть нагло удивившими мир с помощью очередных безобразных несуразностей, пусть обретшими пошлую славу, но неудачниками и оставшимися…

Вещмешок уложен. Истинному художнику легко идти по миру. Жить как птице небесной… Да, не забыть шерстяные носки (тогда измучился, стаскивая с окоченевших ступней мерзавца Михайлова, но носки того стоили — мягкие, из козьего пуха). Складной нож в правом кармане — художнику необходим острый инструмент: оттачивать карандаши, подчищать краску. Хорошо заточенный рабочий нож с роговыми накладками на рукояти. Это ведь не финка, не кинжал. Самоуверенный Михайлов тоже так думал…

Автомат, граната… Жаль, кобура пуста. Ничего, идти легче, а ЭТИ будут расслабленны. Охрана проводит до деревни, дальше… Дальше чутье творца подскажет.

* * *

— Вот он, глаз-то, — сказал Михась.

Дожевывая, Женька с подозрением глянул на довольного проводника — рядом с Поборцем стояла симпатичная, хотя и весьма крепкотелая, молодая женщина. Вообще-то у навеса кухни-столовой партизанок хватало, и все они с интересом поглядывали на обедающих гостей, но эта красавица, зачем-то приведенная Михасем, смотрела на товарища переводчика как-то особенно оценивающе.

— Ну?! — поторопил Поборец.

— Оно, — кратко сказала черноволосая, поставила на стол миску, положила тряпичный сверток и неожиданно вскинула руку на уровень лица сидящего переводчика. Женька невольно вздрогнул — в глаз ему смотрел крепко скрученный кукиш.

Ячмень рос, подышов покос.
Як траву скасили, так и ячмень выдалили.
Сыдзи, ячмень, с тела салдатскага
На веки вечныя в прорву вогненную.
Аминь. Аминь. Аминь, —

нараспев продекламировала женщина. — Не моргай, лейтенант!

Закончив заговор, красавица плеснула в миску какой-то жидкости, смочила вату.

— Может, не надо? — робко спросил Земляков.