Десант. Повесть о школьном друге

«Гошка, здорово! Невольно мне пришлось забыть тебя, дружище. Но, наконец, сегодня получил письмо от Галки (пишу в темном блиндаже, плохо вижу) и узнал твой адрес. Я так хорошо знал, где ты живешь, что даже никогда не обращал внимания на номер дома, помнил только, что на дверях табличка 17.

Ну, как тебе там живется-можется? Что поделываешь, чем печалишься, в кого влюбляешься? Мне сейчас все это очень интересно и представляется вся жизнь в Москве далеким и несбыточным сном. На днях я получил ваше коллективное письмо — умилился чуть ли не до слез, большое за него спасибо. Друзья не забывают — хорошо. А ведь знаешь, сейчас, когда валяешься по колено в воде, под сырым снегом, ничего не может быть утешительнее, чем воспоминания о доме, о родном тебе и близком…»

С волнением и беспокойством Леопольд ждал вестей и спешил к почтальону. Даже из боевых порядков, со своего НП, находящегося, как правило, под огнем противника, звонил в тылы, справлялся, нет ли ему почты: «Даже Морж меня забыл… Да, только позвонил в хозвзвод, говорят, от него есть письмо».

Некрасов обижался, сердился, негодовал, когда кто-либо из друзей задерживался с ответом. И шутливо, но не без горечи и яда бранил такого, коли тот находился в ту пору в тылу.

«Ты, плут, совсем меня забыл, забыл о своем старом друге. Это я тебе не прощу, приеду и бока намну. Хотя я понимаю, конечно, у тебя молодая жена, медовый месяц и т. д., но о фронтовиках-то ты должен помнить.

Если же ты забыл, это сверхнахальство. У нас, фронтовиков, этим называется вот что: жить в Москве, носить фронтовые погоны… ежедневно искать себя в списках награжденных и кричать: „Смерть немецким оккупантам“. Так что — смотри!»

Этому же товарищу, который только что женился — что ж, и в войну жизнь шла своим чередом, — Леопольд послал горячее поздравление, но добавил:

«…Меня только одно смущает и может поколебать мое мнение: Кто? Что? Откуда? Какова? — она. Может, ты жестоко ошибся, помни, что если она тебе не пара, умственно или нравственно чужда, — через месяц, через один „медовенький“ все погибнет и расклеится, и тогда уже ты будешь „бракованный“. Ты почему-то, подлец, ни словом об этом не обмолвился и почему это для меня — тайна? Знаешь, мечтаю я к тебе прийти и посмотреть… Напиши подробнее!»

Да, действительно, никто в стрелковом батальоне, да, пожалуй, и во всем полку, не писал и не получал столько писем, сколько молодой командир минометной роты. Переписка стала для Леопольда второй жизнью. Неизбывно текли фронтовые заботы и тревоги. Под градом пуль и снарядов с НП он командовал минометным огнем, шагал свои бесчисленные километры и в свирепые холода, и под палящим зноем, беспокоился о подчиненных, об оружии, хлебе насущном. А вести от друзей переносили его далеко-далеко, он чувствовал себя причастным к судьбам дорогих людей, делил их радости и невзгоды и мечтал вместе с ними. И часто мысленно обходил улицы и переулки своего Замоскворечья. «Читаю твое письмо — и снова чувствую себя москвичом».