Район медсанбата похож на изрытое оспой лицо. Воронка на воронке. С утра налет вражеской авиации. В 8.45 меня контузило в моем капонирчике. Около часа лежал без сознания. Сильная головная боль. Невозможно смотреть правым глазом. Больше никто не пострадал.
Ночь для меня прошла довольно плохо. Много бредил. Ухаживала Наташа Зайцева… Как трудно работать при свете масляных плошек. Чад и копоть. Доисторические времена. И в такой обстановке производим операции брюшной и грудной полости, ампутации. Общее состояние раненых удовлетворительное. Ночью самолеты сбросили ампулы с плазмой и жидкостью Бабского. Расчет совсем на клиническую работу!
…Положение без перемен. Справа никаких известий. Экстренное партсобрание. Поймали двух румын. Противник собирается наступать…»
На этом обрываются записи за ноябрь. Период блокады приближался к концу. В последних числах ноября нам действительно через пленных стало известно, что немцы готовятся стереть нас с лица земли. Но прежде чем рассказать о декабрьском штурме, обрушившемся на плацдарм, надо остановиться на событии, которое сыграло огромную роль в жизни десанта. Она удесятерило наши силы, приготовило к новым подвигам души солдат и офицеров дивизии. 18 ноября Родина чествовала героев Эльтигена.
Прочные корни
В ночь на 18 ноября штабная рация приняла Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении личного состава десанта на Эльтиген. Тридцати четырем солдатам и офицерам присвоено звание Героя Советского Союза. Тысячи наших боевых товарищей награждены орденами и медалями.
Ночь прошла без сна. Указ заставил многое мысленно пережить заново и многое обдумать.
Подошел Иван и, встав «смирное, сказал:
— Разрешите поздравить, товарищ командир!
— Спасибо, дорогой! — Я обнял его я на мгновение почувствовал, что он прильнул ко мне всем телом, как сын. Потом он взял себя в руки и вышел из капонира.
Едва забрезжил рассвет, немцы начали «приветствовать» нас артиллерийскими и минометными налетами. Зашел Копылов, Он тоже был взволнован высокой честью, оказанной нашей дивизий партией и правительством. Смеясь, спросил:
— Слышал, как фрицы бесятся?
— Орут?
— Еще как! Оперативность, мерзавцы, проявляют… Сидит у них наш десант вот здесь. — Копылов похлопал себя рукой по шее.
— Эльтиген связал их по рукам. В этом неоспоримая заслуга десанта. Мы мечтали о большем. Не так бы хотелось, Михаил Васильевич, отметить этот великий для дивизии день, но… Пошли к Героям?
— Да, пойдем!
Мы решили лично поздравить всех товарищей, получивших звание Героя Советского Союза, а также тех, кто был награжден орденом Ленина. В первую очередь направились в 39-й полк, где Героев было больше, чем в других частях.
Над Керченским проливом низко плыли густые, набухшие дождём облака. Море шумело раскатами волн, как в день форсирования. Кричало немецкое радио: «Поздравляем красный десант с наградами! Они вам боком выйдут, гер-р-рои!»
Траншея, пересекая поселок, вела на северо-западную окраину, к небольшой сопке. У ее подножия располагался штаб полка. Блиндаж был построен немцами, поэтому амбразура, теперь ненужная, глядела на пролив. Около нее стояли товарищи, уже собравшиеся в штабе.
— А верно, — послышался голос Ковешникова, — сегодняшнее утро похоже на утро первого ноября? Смотрите, так же низко плывут облака и волны грозно бьются о берег.
— Да, — ответил Мирошник, — первое ноября никто из нас не забудет! Вот в том месте я подал команду: «За борт!» Дно оказалось обманчивым. Сначала вода была по пояс, а потом все глубже и глубже, Толстов брассом махнул…
— Нет, товарищ капитан, с пэтээром не выплывешь. Правее там отмель, мы с Фуниковым по ней проскочили. Один только раз окунулся с головой.
— Вон чайки, товарищи, — воскликнул Толстов. — Смотрите, все кружат и кружат над одним местом. Вы знаете, они мину видят! Мне рассказывал один капитан, что моряки по чайкам ориентируются, чтобы не наскочить на мину. Чайки кружатся над минами, ожидая добычу. Уже знают, что будет здесь много глушеной рыбы.
— И птица к войне привыкла.
— Пусть к ней черт привыкает!
— А что же ты хочешь, Василий? — спросил Исмагулов.
— Хочу, чтобы сегодня кончилась война, — ответил Толстов. — Вернулся бы в свой колхоз, эх, и поработал бы! Чтобы в Лысогорской все было — и красивые школы, и просторные дома. Как надоели эти траншеи, блиндажи и вся эта кротовая жизнь!
— У тебя большие потребности, — добродушно сказал Исмагулов. — Мне бы сейчас кусок баранины. Килограмма на два.
— Ничего себе аппетит! — откликнулся старшина Поправка. — Двумя кило я взвод накормлю!
— У нас в Казахстане так не едят. Бывало, сядешь втроем — барашка нету…
Во время этого оживленного разговора мы зашли в блиндаж. Раздалась команда «Смирно!». В этой роте стало одиннадцать Героев. Все они были в отряде первого броска. Восемнадцать дней назад, они первыми прошли от берега в глубь эльтигенского плацдарма тысячу двести шагов.