Дерзость

Ну вот и все... Война закончена. Теперь бы по домам.

Недолго думая, я поехал в штаб фронта, прямо к нашему генералу Илье Васильевичу Виноградову.

- Пошел на фронт добровольно, отвоевал. Военного образования у меня нет, в армии я не нужен. Отпустите...

Генерал выслушал меня с улыбкой и сказал:

- Дорогой мой, это не в моей власти и даже не во власти командующего. Надо ждать - в свое время выйдет Указ Президиума Верховного Совета.

Уехал я от генерала несколько обескураженный.

Вскоре наша группа была расформирована. Гришина направили в какую-то войсковую часть, а я был откомандирован в запасной офицерский полк. Занимался вопросами репатриации советских граждан, угнанных в Германию. В феврале 1946 года приказом по Северной группе войск был демобилизован и приехал в Москву.

Прежде всего оформился в институте, где учился до войны, получил паспорт, прописку и... снова слег в постель. Появились боли в сердце, беспокоил желудок, да и нервы начали пошаливать - стал беспокойным, раздражительным, чего никогда раньше за мной не замечалось.

Теперь-то я понимаю, что, по сути дела, мне пришлось тогда пройти своеобразную адаптацию - заново привыкать к новым, мирным условиям жизни. А для этого нужно было время.

Чтобы попасть на третий курс дневного факультета, все лето мне пришлось сдавать зачеты и экзамены. Только за две недели до начала занятий мне удалось сесть на поезд и выехать к своим родным, в далекий татарский поселок Кукмор.

Шесть лет я не был в этих в общем-то ничем не примечательных местах. Но, как говорится, не по дорогу милы, а по милу дороги, были мне они - небольшие горы, речушка Нурминка, где перестали водиться даже пескари, деревянный одноэтажный Дом культуры на Советской улице, огороженный пустырь вокруг него, который почему-то назывался парком...

По пыльной каменной мостовой на попутной подводе добрался до своего дома Отряхнув пыль с гимнастерки и галифе, поднялся по знакомой лестнице на второй этаж. Постучал. В дверях показалась моя худенькая мама. Всегда сдержанная, она и на этот раз не бросилась целовать меня, а тихо прильнула к груди с мокрыми от слез глазами Так и стояли мы долго-долго С отцом расцеловались, обнялись. По его изборожденному глубокими морщинами лицу тоже потекли непрошеные слезы. И лишь братишка, невысокий черноглазый крепыш, когда дошла до него очередь, подошел ко мне, широко улыбаясь...

Никто не забыт

В сентябре 1967 года, спустя более двадцати лет после освобождения Польши, мне и Льву Константиновичу Никольскому было предложено в составе делегации Советского комитета ветеранов войны выехать в Польшу. С огромной радостью мы приняли это приглашение, надеясь на то, что нам удастся посетить памятные места и, возможно, встретиться с кем-нибудь из польских товарищей - тех, с кем мы вместе боролись против общего врага.

Сразу по прибытии в Варшаву мы с Львом Константиновичем обратились к руководству Союза борцов за свободу и демократию с просьбой разрешить нам выехать в район Остроленка - Мышенец. Просьбу нашу охотно удовлетворили.

В Мышенец мы прибыли поздно вечером. Сопровождающий нас польский полковник (он, кстати говоря, довольно хорошо говорил по-русски) обратился за содействием к начальнику милиции города, и мы немедленно выехали на хутор Харцибалда. Добрались туда, когда время перевалило уже за полночь. Полковник постучал в дверь одного из домов, через минуту-другую она со скрипом открылась, и нас пригласили войти в хату.

В комнате оказались двое молодых людей - Стефа и Янек, как представились они нам. Полковник объяснил супругам, что мы приехали из Советского Союза и хотим повидаться с боевыми друзьями. Завязался непринужденный разговор. В ходе него выяснилось, что Стефа - племянница Марии, жены Стася, и может нас с ней свести. Это была уже удача.

Откуда ни возьмись появились соседи - молодая учительница, подруга Стефы и еще несколько человек Все они пришли со свертками, тарелочками, мисками Вскоре на загнетке затеплился огонь, зашипело на сковороде сало, и, словно по волшебству, стол оказался уставленным закусками.

Мы рассказали молодым людям, родившимся уже после войны, как в этих местах наша группа вела разведку, как и в чем помогали нам их отцы и деды, а они слушали нас словно завороженные и готовы были хоть сию минуту ехать к старику Эйзаку, к вдове Стася, куда угодно. Но на дворе была ночь, и мы, взяв с собой Стефу и Янека, вернулись на своей "Победе" в Мышенец. Там на следующий день произошла наша встреча с Марией От нее мы узнали, что замученные гестаповцами Станислав, Тадек Зиглер, Стефания и Элеонора Плишка и многие другие польские патриоты похоронены на Мышенецком кладбище. Мы не могли не пойти туда, не поклониться их праху, не взять на память несколько горстей земли с их могил. Прямо с кладбища вместе с Марией поехали на хутор Плишки - там теперь проживал ее брат, затем завернули на хутор Зиглеров, зашли в дом, заглянули в сенной сарай, где нам порой приходилось скрываться в дневное время.