Дерзость

Утром вышли к Варшавскому шоссе. Пропустив колонну машин, благополучно пересекли полосу асфальта и углубились в лес. У всех чесались руки - хотелось напомнить о себе врагу. И в самом деле, запас патронов теперь у нас достаточно большой, есть мины, взрывчатка, гранаты да и бойцов достаточно.

Словно отгадав наши мысли, Шарый предложил устроить засаду. Оставив вещевые мешки в лесу и захватив с собой две мины, тол, боеприпасы, мы вернулись к шоссе. Внимательно осмотрели асфальт, но, к сожалению, не обнаружили на нем выбоин - значит, заминировать не удастся. Что делать, как остановить машины? Стали прикидывать возможные варианты.

- Может быть, телеграфный столб на дорогу свалить. - предложил Лева.

- А он повиснет на проводах, - возразил Стенин. - Вот если бы у нас был трос...

Решили свалить на шоссе высокую сосну, наклоненную в сторону дороги. Сделать это вызвались мы с Максимуком. Парашютными стропами крепко привязали к стволу две четырехсотграммовые шашки тола, установили капсюль-детонатор с бикфордовым шнуром. Шарый тем временем выслал наблюдателей, а остальным приказал залечь и замаскироваться.

По знаку наблюдателей мы подожгли бикфордов шнур, отбежали и тоже залегли.

Шум машин становился все слышнее. Вот они уже совсем близко. Когда дерево, скошенное взрывом, медленно, словно нехотя, стало падать на шоссе, часть машин автоколонны уже проскочила опасное место. Остальные начали тормозить. Одна из них вильнула вправо и завалилась в кювет, на нее легла вершина сосны.

В это время прозвучала команда Шарого: "Огонь! - и мы дружно ударили из автоматов и винтовок.

Однако фашисты довольно быстро опомнились, повыскакивали из машин и открыли ответный огонь. Какое-то время мы вели перестрелку, пустили в ход гранаты, затем нам пришлось уходить. Фашисты еще долго не могли успокоиться, стреляли по лесу, но мы уже были далеко.

В этой засаде все действовали слаженно и организованно, но более всех отличилась, пожалуй, Рая Пряжникова.

Рая к тому времени хорошо освоила ручной пулемет и так привыкла к нему, что никакого другого оружия признавать не хотела.

В этом бою она вела огонь по противнику расчетливо, экономно - короткими и точными очередями.

Шарый, когда все бойцы собрались, обратился к девушке:

- Ты, как я вижу, одна воевать решила?

- А что? - ответила Рая.

- Не слышала команды отходить?

- Слышала, но не хотела стрельбу прекращать, уж больно удобное место попалось!

- Ну ладно, на этот раз прощаю, а вообще так поступать нельзя. А теперь отдай пулемет кому-нибудь из ребят.

- Зачем?

- Да не волнуйся, вернут тебе пулемет. Сейчас по болоту идти, а у тебя сапоги тридцать пятого размера.

Шарый и все остальные понимали, что девушке нелегко носить пулемет, поэтому всегда старались помочь ей, но сама она никогда не подавала вида, что ей трудно.

Говорила Рая басом, отрывистыми фразами, курила махорку, словом, во всем старалась быть похожей на ребят. В деревнях к мужикам обращалась примерно так:

- А ну, ешь твою двадцать, дай закурить.

И те торопливо протягивали ей кисет. Кремень и кресало всегда были при ней.

...Пользуясь нашим отсутствием, немцы снова осмелели, стали появляться в деревнях Осиповичского района Дело в том, что вслед за нами из района ушли отряды Шашуры, Кудашева и Коченова. Им приказали идти в Полесье.

Сразу же по возвращении мы приступили к диверсиям на железной дороге, возобновили передачу разведданных. Работать стало труднее. Нашу рацию немцы держали под контролем. Чтобы не подвергнуться внезапному нападению, мы вынуждены были часто менять место расположения. Для партизанского отряда Ольховца это было неудобно. Поэтому в середине августа нам пришлось отделиться от партизан. С нами от Семена Мироновича ушел Петя Токарев - разумеется, с согласия командира.

Теперь наша небольшая, но зато надежная, проверенная в боевых операциях группа кочевала с места на место в районе Максимовских хуторов. С отрядом Ольховца мы поддерживали постоянную связь.

В течение второй половины июля и августа 1942 года группа совершила еще четыре успешные железнодорожные диверсии, доведя общий счет пущенных под откос вражеских эшелонов до семнадцати.

* * *

В начале сентября вернулись отряды Кудашева, Кочанова и Шашуры. Для нас это было важным событием, нас стало больше, мы стали сильнее. По этому случаю вечером 5 сентября все отряды собрались возле нашего лагеря. На маленькой, очень красивой лесной поляне, окруженной высокими соснами, разложили большой костер, приготовили ужин, хорошенько подкрепились, послушали патефон. Его раздобыл где-то Кочанов и везде носил с собой - как бы трудно порой ни приходилось в походах. Были в его отряде и гармошка с гитарой.

- А ну, гармонист, давай плясовую, - кричит кто-то.

В середину круга, подталкиваемый Васей Смирновым, выходит Игорь Курышев.

Игорь, невысокий, щуплый, очень спокойный и выдержанный паренек, плясать умел ну прямо на загляденье, как настоящий артист. Впрочем, это и неудивительно: до войны он занимался в хореографическом кружке у себя в Монине под Москвой.

Гармонист заиграл "Цыганочку".