Дерзкое предложение дебютантки

— Джорджи! Я сделал тебе больно?

— Нет, — хватая ртом воздух, отозвалась она. — В-все б-было п-прекрасно.

— Почему же тогда ты плачешь?

— Я н-не з-знаю. В-возможно, п-потому, ч-что т-так д-долго б-была д-дурочкой. С-сдерживала с-свои ч-чувства.

— Это можно понять, — мягко возразил Эдмунд. Поднявшись на локтях, он обхватил ладонями ее щеки. — Отец позволял тебе быть дикаркой, пока не вмешалась моя матушка и не указала на его неосмотрительность. Тогда он женился на женщине, которая старалась сделать из тебя ту, кем ты на самом деле не являешься. Неудивительно, что это привело тебя в уныние. Смутило. И ты даже начала… ненавидеть саму себя.

— Да. Потому что, как бы я ни старалась, девочка из меня получалась никудышная.

— Нет-нет, вовсе не никудышная. Ничего подобного. Ты прекрасная женщина, которая станет прекрасной матерью.

— Что? Я? С чего ты взял?

— Ты была единственной в Бартлшэме, кто проявил сострадание к одинокому необщительному мальчику. Тебе достало мужества навещать его, хотя никому другому это и в голову не приходило. Я хочу, чтобы у моих детей была именно такая мать. Женщина, готовая преодолеть огонь и воду — ну, или вскарабкаться на дерево и взломать окно, — чтобы удостовериться, что о ребенке хорошо заботятся. Которой дела нет ни до норм приличия, ни до того, что подумают или скажут люди. Из тебя получится самая замечательная и заботливая мама на свете.

— Эдмунд, — в изумлении прошептала она, — ты почти заставил меня в это поверить.

— Нужно верить. Поверь еще и вот во что, — проникновенно добавил он. — В ожидании появления детей ты будешь мне идеальной женой. Ты не… — он поиграл локоном ее волос, — не бросишь меня в Лондоне и не уедешь жить в Фонтеней-Корт, даже зная, что я не заведу себе любовницу, правда же?

Это прозвучало как мольба.

— Только если ты сам этого не захочешь.

— Не хочу.

— Эдмунд, я же уже обещала, что стану именно такой женой, какая тебе нужна.

Он сверкнул глазами.

— Хочу, чтобы ты была рядом со мной. Чтобы поддерживала так же преданно, как когда мы были детьми. Чтобы, когда я живу в Лондоне, ты тоже была здесь. Даже если тебе неинтересны посещаемые мной лекции, я хочу каждый вечер возвращаться домой, где меня ждешь ты. В моей постели. Джорджиана не стала указывать на то, что технически это ее постель. Эдмунд не сделал бы подобной ошибки, если бы размышлял трезво. Значит, слова его идут из самого сердца.

— Хочу, — продолжил он, — каждое утро просыпаться рядом с тобой.

— О, мне бы тоже этого хотелось! — воскликнула она, довольно вздыхая. — Звучит восхитительно.

— Несмотря даже на то, что я не признался тебе в любви?

— Вообще-то, признался, — возразила она, обнимая его руками за шею.

— Что? Когда?

— Когда предпочел фиктивный брак перспективе моего замужества с другим мужчиной. Когда оставил надежду обзавестись наследниками, которые столь важны для тебя. Когда ударил мистера Истмана. Когда ты… — Джорджиана слегка улыбнулась при виде залегшей у него между бровей складки. — Когда ты пришел на встречу к ручью, кипя от ярости и горя желанием поставить меня на место.

— В тот день я повел себя отвратительно. Разве можно расценивать это как подтверждение моей любви к тебе?

— Не будь ты в меня влюблен, так бы не злился. Пожав плечами, ты проигнорировал бы и мою записку, и мое присутствие в деревне… и в Лондоне тоже. Ты же вместо этого…

— Я не мог оставить тебя одну. Мне была невыносима мысль, что какой-то другой мужчина сделает… это, — пояснил он, толкая ее бедрами.

По позвоночнику Джорджианы прошла восхитительная дрожь, и она толкнула его бедрами в ответ.

Тогда Эдмунд поцеловал ее. Жадно. Между ними пробежала искра, заставившая их надолго замолчать.

После интерлюдии Эдмунд перекатился на бок, и некоторое время они лежали, держась за руки, пытаясь отдышаться.

— Чувствую себя невероятно счастливым, — наконец вымолвил он. — Признай я раньше, что испытываю к тебе на самом деле, и ухаживай за тобой должным образом, мы бы уже много лет были вместе.

Джорджиана тоже легла на бок и прижала палец к его губам.

— Не забывай о гусеницах, Эдмунд.

— О чем?

— Тебе отлично известно, что им нужно пройти стадию… как она называется? Побыть внутри кокона, прежде чем превратиться в бабочку. Если бы ты остался в Бартлшэме, и никто не пытался разлучить нас…

Он придвинулся поближе к ней и посмотрел в лицо:

— Я позволял бы тебе тенью следовать за мной и принимал бы тебя как нечто должное. Поженись мы тогда, я так никогда и не понял бы, какое сокровище мне досталось. Но нас разлучили насильно. И дружба наша умерла. Когда я увидел тебя снова, после лет, проведенных на островах, меня захлестнули яростные эмоции. Я кипел от ненависти, боли и страстного томления, совсем не похожих на едва теплое, несформировавшееся, бесхребетное чувство, которое питал к тебе в юности и которое продолжал бы испытывать и потом, сделавшись мужчиной.

— Да, Эдмунд. То время нашей жизни было ужасно, но его необходимо было пережить, чтобы обогатить будущее. Потому что мы поняли, какой была бы жизнь друг без друга.

Он содрогнулся.

— Отвратительной. Холодной. Одинокой.