Дерзкий рейд

В небольшой гостиной на продолговатом столе, застланном льняной скатертью, их уже ждали фарфоровый супник с куриным бульоном, нарезанные свежие огурцы и помидоры в салатнице, политые густой сметаной и посыпанные мелко нарезанным зеленым луком, петрушкой и укропом. Тут же желтело сливочное масло и лежали брусочек печеночного паштета, разрезанная на куски вареная курятина, горкой возвышались подрумяненные слоеные пирожки.

Дамы не заставили себя ждать. Рядом с мужем уселась на стул с высокой спинкой Розалия, пожилая, блеклая женщина с бесцветными глазами. А Мария Рошаль, дебелая молодая брюнетка с голубыми, слегка навыкате маслеными глазами и маленькими пухленькими губками, по-столичному одетая и затянутая в талии, заняла место напротив Бернарда в не отрывала от него взгляда. В перерыве между блюдами она томно вздыхала, жаловалась на скуку и вспоминала о недавней безоблачной жизни в столице. Прислуживала за столом племянница Сима, полногрудая и плотная телом, с красными, словно натертыми свеклой, щеками. Девушка бесшумно сновала из кухни в гостиную и обратно, подавая новые кушанья и убирая посуду.

— Пан Арнольд, вы что-то сегодня слишком задумчивы, давайте я за вами поухаживаю. Нравится этот кусочек? — Кушнирский привстал и, орудуя специальным ножом и лопаткой, подцепил приличный кусок фаршированной щуки. — Одна благодать! Такой рыбы во всей Европе не сыщешь!

«И такого болвана, как ты!» — подумал Бернард.

После обеда женщины ушли к себе, Сима убирала посуду, а Кушнирский и Бернард Брисли расположились на диване и беседовали о политике большевиков, о Троцком, о «Бунде». Бернард Брисли слушал пана Болеслава и внутренне улыбался, вспомнив знаменитые слова известного французского дипломата де Кальера, которые Бернард перестроил на свой лад: «Разведчик, как и дипломат, должен иметь спокойный характер и быть способным добродушно переносить любое общество дураков».

2

Ночь стояла тихая, теплая. Бернард Брисли докурил папиросу и легким щелчком послал окурок в темноту сада. Последняя ночь, когда он в сносных человеческих условиях. Сегодня он должен покорить хотя бы ту мясистую тушку, краснощекую Симу, надышаться ее запахами, помять плотные, округлые, как мешки с песком, бедра… А завтра — пароход, много неизвестности и опасностей, о чем сейчас не хотелось пока думать.

Бернард еще раз оглянулся на темное окно хозяйской спальни и направился в дом. Он старался двигаться бесшумно, чтобы никого не разбудить. Вошел в коридор. Тонкая струйка света из ванной комнаты полоснула его как хлыстом, словно подгоняла. Бернард постоял, прислушиваясь к бульканью воды и голосу Симы, напевавшей немудреную песенку. Подкрался к двери. Миг — и Бернард, шагнув внутрь, захлопнул дверь и защелкнул крючок.

— Пардон, малютка…

Бернард почувствовал, как нервно забилось сердце. Удачный момент! Он рывком сбросил пиджак. И тут произошло невероятное. Ловкий липкий удар отшвырнул его к стене, и Бернард ощутил, что мыльная пена попала в глаза. К тому же он поскользнулся, тяжело стукнувшись головой о белый кафель…

Когда он стер рукавом с лица пену, то первое, что увидел, — почти у самого своего носа две плотные розовые ноги, с них спадали белые хлопья. А Сима, эта тихая Сима, воинственно рычала:

— Може, еще дать пану? Може, ему мало?!

Схватив пиджак, Бернард выскользнул в коридор и бегом на цыпочках кинулся в свою комнату. Он беззвучно выругался. Сорвалось!

Бернард влетел в комнату — и остолбенел. На койке, гневно сверкая глазами, сидела Мария Рошаль. Ее прозрачная, тонкая рубашка с кружевами едва скрывала смуглое обворожительное тело.

Мария нервно одевалась. Она, несомненно, слышала возню в ванной комнате. В ее лице он прочел гадливость. Затем нервным движением рук Мария накинула на округлые плечи пеньюар и летящими короткими шагами пошла к выходу.

Он невольно посторонился. Она прошла мимо, обдав запахом дорогих духов и презрением, молчаливая и надменная.

Обессиленный, Бернард бросился на кровать. Он знал, что иногда давал маху, но таким дураком, как сегодня, Бернард себя не помнил. И все из-за этой проклятой профессии, когда не можешь быть самим собой и жить, как все люди.

Он задул свечу, зажженную Марией Рошаль, и укрылся одеялом, все еще пахнущим духами. «Забыть все! Заснуть, заснуть, — приказывал он сам себе. — Завтра тяжелый день. Начинается снова кошмарная жизнь». Но вместо сна перед глазами стояла полуодетая Рошаль…

3

Мурад скакал впереди, он уверенно вел свой маленький отряд в сердце Каракумов, в горячие и мертвые Черные Пески. По еле заметным признакам, только ему одному понятным следам и приметам в море однообразных барханов недавний кочевник находил верный путь. Красноармейцы дружно скакали следом за ним по старой, почти забытой караванной тропе, по которой уже много лет не ступала ноги терпеливых верблюдов, не месили сухой песок конские копыта.

А вокруг простирался таинственный и тревожный мир сыпучих барханов. На огромном пространстве, в какую сторону ни бросишь взгляд, застыли продолговатые холмы, все в мелких складках.