Подскочивший Прорвич успел вцепиться в правый рукав рубахи и треснуть Сергея спиной о твёрдый «локоть» идола. От боли сбилось дыхание.
Прорвич оскалился, замахнулся тесаком, который вскрыл бы грудину не хуже меча, если бы рубаха не разорвалась пополам и Сергею не удалось выдернуть руку из рукава, парировав тесак ножом ведуна.
Удар Сергей отвёл, но нож, скользкий от крови Сомика, не удержал.
Зато теперь он был свободен и мог сбежать. Но эта мысль даже в голову не пришла. Сергей слишком взбешён, чтобы убегать. Только убивать.
Нож ведуна лежал на земле. Подхватить его и прикончить гадину.
Первое – удалось. Пальцы вцепились в липкую от крови костяную рукоять…
И в этот же миг пальцы Прорвича вцепились в шевелюру Сергея и рванули вверх. Дико больно! Но от боли лишь новая порция адреналина прихлынула. Махнул над головой ножиком, взрезая запястье ворога, ударился босыми пятками оземь, пригнулся, уходя от чужого ножа, дёрнул за верёвку-опояску, удачно качнув тяжёлого противника в нужную сторону, а сам, оказавшись позади, за широченной спиной, занырнул сбоку и сунул ножик в лохматую бороду. Знакомое круговое движение клинком, знакомое сопротивление плоти лезвию и такой же знакомый булькающий сип воздуха, выходящего через вскрытую трахею.
Осталось только вновь нырнуть за спину и с силой ударить плечом в окаменевшую спину, толкнув свистящего взрезанным горлом Прорвича в «объятья» его любимого идолища.
– Удал ты, малой! Ох и удал!
Смех у ведуна – как карканье старого ворона. Так и хочется глотку каркающую заткнуть.
Но вместо этого Сергей поклонился в пояс.
И лицо спрятал, и почтение выразил.
Если б не ведун, конец бы пришёл перспективному отроку Вартиславу. И не кровь Прорвича сейчас растекалась бы тёмной лужей у основания идола, а его, Сергея.
– Нет! – Избор перехватил руку Сергея, намеревавшегося обтереть ножик о рубаху Прорвича. – Пускай попьёт кровушки вражьей, – ведун коснулся пальцем клинка, ласково так, будто погладил. – Вижу, поил ты его щедро, но такой лакомой он прежде не пробовал. Будет теперь ещё верней тебе служить. Да и я – с прибылью!
Ведун вывернул из руки дёргающегося в агонии Прорвича едва не прирезавший Сергея тесак…
И переломил его со звонким щелчком.
Ну, ничего себе! Клинок почти сантиметровой толщины! Голыми руками!
А потом улыбнулся Сергею во все зубы и предложил:
– Может, в дом позовёшь? Попотчуешь гостя?
– Я? – удивился Сергей. – Почему я?
– Так ты теперь тут хозяин. Ты прежнего жреца за Кромку наладил и кровью его договор скрепил. Теперь твоё это капище.
Да ну на фиг!
– А отказаться я могу?
– Можешь, – разрешил ведун. – Ты ж не своей, а его кровью Навь попотчевал. На кого укажешь, тому и жерти.
Ага. Уже легче.
Как там, кстати, с кандидатами на роль жреца? Со старостой что?
Хреновенько. Сомлел. Однако кровь из ноги течёт. Значит, жив покуда. Но – не будет. Или дать негодяю шанс? Всё же полезный человек. Волоком руководит. Но сам Сергей не станет ему первую помощь оказывать.
Вон Мелкий валяется. Лежит тихонечко, делает вид, что сильно страдает. Этот – не вояка. Был бы боец, по-любому бы за отца мстить кинулся.
Сергей пнул Мелкого в бок. Жаль, нога босая. Сапогом бы приложить – враз бы подпрыгнул.
Но и так зашевелился.
– Иди Сомику помоги! – скомандовал Сергей. – Перевяжи, пока не помер.
Хотя вряд ли поможет. Сергей ему серьёзную артерию вскрыл…
Но первым к старосте подошёл не Мелкий, а Избор. Не спеша наклонился, тронул сначала раненую ногу, потом щёку, распаханную вторым ударом, что-то пробормотал…
И кровь из ран перестала течь.
Ух ты!
«Я тоже так хочу!» – подумал Сергей с искренней завистью.
Сверхполезная штука. Большая часть погибших на поле боя умирает от кровопотери.
Ладно. Пора Машега порадовать.
Не успел. Ведун догнал у входа в дом, сказал негромко:
– Погодь.
Сергей замер, не донеся босой ноги до порога.
– Поворотись, – и с явным одобрением: – Хорош. Порадовал смертушку. И она тебе благоволит, – и вдруг резко: – Отец-мать твои – кто?
– Люди добрые, – пробормотал Сергей, не понимая, куда клонит жуткий дед.
– Ой ли?
– А ты, ведун, что, не видишь?
Язык в который раз опередил ум.
Глаза Избора – узёхонькие щёлки.
– Вот то-то и оно, что не вижу.
И вдруг произнёс что-то не по-словенски. На незнакомом, бухающем басами языке.
В нутре дёрнуло болючим, страшным. Словно кишки изнутри потрогали. И тут же ушло, словно свежей водой омыло. Тоже изнутри, но – наружу. И вся боль враз сошла на нет.
– Двоедушец? – Ведун будто обвинил и оправдал одновременно.
– Тебе видней, дед, – Сергею надоело.
Да, ведун, ну и что? Колдовство не опасней клинка в сердце.
– Кабы так… – пробормотал Избор. И тут же другим тоном, властным:
– Ты мне должен, отрок.
– Вестимо, – признал Сергей.
– Вернёшь, когда спрошу.
– Так и будет.
И не удержавшись:
– А кровь затворять научишь?
– То дорогого стоит. Дарёной кобылкой не отделаешься.
– С той поры я побогаче стал.
– Хоть ты и двоедушец, но жизнь у тебя всё равно одна. Её не отдашь, – подумал немного и добавил: – Да и я не возьму. Я себе не враг. А теперь спроси разок что попроще.
Попроще, значит? Ладно.