Обед проходил в комнате, которую Дуглас помнил сильно захламленной. Сейчас здесь, наоборот, лишних вещей не было, обстановка казалась убогой и скудной. На застеленную казенным одеялом складную кровать положили стопки одежды, сверху стояла рабочая шкатулка с нитками и иголками. Постель для внука старой дамы устроили на продолговатом ящике с армейской маркировкой. Вещи были разложены в ящиках из-под фруктов или повешены на гвоздиках. Посреди комнаты стоял стол без скатерти и стулья. Сервировка тоже не блистала богатством, хотя сам обед не был таким уж скудным: миссис Макферсон углядела в окно прибытие гостей и прислала еды с запасом.
Пока обедали, Дуглас пару раз выходил подложить дров в железную печку, стоявшую в зале, но все равно зал оставался прохладным и неуютным по сравнению с комнатой миссис де Туар. Чернила в чернильницах, правда, льдом не покрывались – и то прекрасно. Поэтому после обеда остались посидеть в теплой комнате.
Дамы собрали со стола посуду, протерли столешницу и положили самодельную скатерть – еще не законченную, но все равно создающую уют. Зажгли керосиновую лампу, потому что в комнате заметно потемнело. Дамы рукодельничали. Миссис де Туар и мисс Мелори чинили старую одежду, а миссис Уильямс делала очередной фрагмент для скатерти: у нее были шестигранные пяльцы, на которых были натянуты в разных направлениях нитки, и на пересечениях ниток она завязывала маленькие помпончики. На помпончики шли нитки, нащипанные из совсем ветхих лоскутов, которые уже не годились на заплатки.
Бивер развлекал общество рассказами о Вашингтоне, где был не далее как две недели назад. Дуглас потомился бездельем, а потом спросил, не было ли почты на его имя – он давал адрес в Риверсайде для корреспонденции.
— Да, — сказала мисс Мелори со странным выражением лица и встала. Они с Дугласом вышли в зал, и девушка указала ему на прикрытый листом газеты большой ящик: – Вот это ваша почта. А это почта мистера Ирвинга и мистера Миллера, — она показала на куда более скромных размеров коробку.
Дуглас с интересом заглянул в свой ящик. Несколько посылок было из нью-йоркского издательства и из лондонского «Стренда», кое-что от вашингтонского начальства… Он нагнулся, выгрузил пакеты с книгами и журналами, чтобы зря не таскать туда-сюда, а остальное перенес к свету и погрузился в изучение писем. Вскоре он вовсе перестал принимать участие в разговоре из вежливости и не слышал, о чем там трепался Бивер. Все относящееся к его работе в качестве индейского агента Дуглас сердито откладывал в особую стопку – с этим будет разбираться утром, это не горит. Литературно-журналистское – тоже не горит, откладывал в другую стопку. Личного-семейного было мало, это Дуглас прочитал в первую очередь и тоже отложил: отвечать родственникам будет завтра. И оставались еще ответы на вопросы, которые он задавал большею частью наугад, весьма смутно понимая, о чем надо спрашивать – вот это он читал внимательно. Бессвязные вопросы начали увязываться в интересную структуру еще летом, вызывая в нем глубочайшее недоумение. Рациональных объяснений наблюдаемому явлению попросту не существовало. Вернее, наоборот: поначалу у Дугласа было рациональное объяснение, но чем больше он узнавал, тем больше понимал, что его первое предположение ошибочно. А второе не лезло ни в какие рациональные рамки. Можно было бы взять и написать фантастический роман – и читатели бы приняли его на ура, но ужас ситуации был в том, что сейчас Дуглас сам ощущал себя героем фантастического романа. Это герою романа дозволительно высказывать самые невероятные гипотезы и объяснять абсурд ситуации абсурдными логическими построениями. А вот реальный человек в таком положении чувствовал себя неуютно.
— …Нет, с него спокойно можно снимать скальп, он и не заметит, — объяснил Бивер дамам.
Дуглас, не выходя из задумчивости, поймал ладонь Бивера в опасной близости от своей шевелюры и прижал ее к столу. Ножа в ней, естественно, не было.
— Куда-то ты слишком далеко ушел, — Бивер смотрел на него серьезно и очень внимательно. — Вот так уйдешь к Большой Бабушке – и не вернешься.
— Плохие новости, мистер Маклауд? — спросила миссис Уильямс.
— Нет, — наконец ожил Дуглас. — Просто я, похоже, устал с дороги.
— О, а вы не простыли на морозе? — встрепенулась миссис де Туар. И завертелось: тут же все собрались его лечить и отогревать, и он от греха подальше убрался в зал, заявив, что его просто клонит в сон. Бивер пошел за ним, и они, подкинув еще дров в печку, занялись подготовкой ко сну. За одной из раскладушек пришлось идти на второй этаж. Там было зверски холодно и темно; Дуглас нашарил свою койку, сбросил ее вниз на Бивера, который потащился ему помогать, и поспешно закрыл дверь в эту ледяную пустыню.
Бивер постель себе постелил, но ложиться не стал и снова ушел посидеть в компании, готовой слушать его россказни. Дуглас минут десять почитал при свете, падающем из открытой печной дверки, а потом внезапно решил: пора спать! И уснул сразу же, как только плотно замотался в одеяло, выставив наружу только нос.