Державный плотник

Ягужинский остановился, боясь продолжать.

– Досказывай! – мрачно проговорил царь.

– Антихристом, – запинался Павлушка, – он, государь, Гришка, в том своем письме ругаясь, писал тебя, великого государя...

– Так уж я и в антихристы попал, – нервно улыбнулся государь, – честь не малая.

– Да он же, государь, Гришка, также-де и иные многие статьи тебе, государю, воровством своим в укоризну писал: и народу-де от тебя, государя, отступиться велел-де и слушать-де тебя, государя, и всяких податей тебе платить не велел.

– Вот как! – глухо засмеялся Петр. – С сумой меня пустить по миру велит! Вот тебе и «корабли»... Ну?

– А велел-де, государь, тот Гришка взыскать, во место тебя, царем князя Михаилу Алегуковича Черкасского...

– Ого! Ну, ну!

– Через того-де князя хочет быть народу нечто учинить доброе.

– Так, так... Будем теперь в ножки кланяться Михайле Алегуковичу... Ну!

– Да он же, государь, вор Гришка, для возмущения к бунту с тех своих воровских писем единомышленникам своим и друзьям давал-де письма руки своей на столбцах, а иным в тетратях, и за то у них имал-де деньги.

Теперь Петр слушал молча, величаво-спокойно, и только нервные подергивания мускулов энергичного лица, оставшиеся у него еще с того времени, когда он совсем юношей, чуть не в одной сорочке и босой, ночью ускакал из Преображенского в Троицкую лавру от мятежных приспешников его властолюбивой сестрицы Софьи Алексеевны, которая давно сидела теперь в заточении тихих келий Новодевичьего монастыря.

– Все? – спросил он.

– Нет, государь. Попадья сказывала, что он же, Гришка, о «последнем времени» и о антихристе вырезал две доски, а на тех досках хотел-де печатать листы и для возмущения же к бунту и на твое государево, убийство...

– Убийство!..

– Так, государь, та попадья сказывала...

– Ну?

– Он-де, государь, Гришка, писал оное для того: которые-де стрельцы разосланы по городам, и как-де государь пойдет с Москвы на войну, а они, стрельцы, собрався, будут в Москве, чтоб они-де выбрали в правительство боярина князя Михаилу Алегуковича Черкасского, для того-де, что он человек добрый и от него-де будет народу нечто доброе.

– Так... Дай Бог, – иронически заметил Петр. – Все?

– Нету, государь! Оная попадья еще сказывала, будто-де тамбовский епискуп Игнатий, будучи в Москве, с Гришкой-де о последнем веце, и о исчислении лет, и о антихристе...

– Это обо мне-то?

– О тебе, государь, разговаривал, и плакал, и Гришку целовал...

– Так уж и архиереи... Вон куда яд досягает!.. А сие что? – спросил Петр, указывая на лежавшие на столе тетради.

– Попадья то ж принесла.

Царь взял тетради.

– А! «О пришествии в мир антихриста и о летех от создания мира до скончания света», – прочитал он. – Так, так... А вот и «Врата»... Вижу, вижу... Это «врата» в Преображенский приказ, в застенок, на дыбу, – качал он головой. – Все?

– Все, государь.

Заметив, что его юный денщик от страху едва стоит на ногах, царь отрывисто сказал:

– Спасибо тебе, Павлуша, за верную службу. А теперь ступай спать... Я сам просмотрю сии тетрати... Да! Для чего твоя попадья к тебе заявилась с своим изветом, а не в Преображенский приказ, к князю-кесарю?

– Боялась, государь.

– Ну, ступай.

2

Царь, оставшись один, стал просматривать обличительные тетради.

Долго в ночной тишине шуршала грубая бумага писаний фанатика. Петр внимательно прочитывал и перечитывал некоторые места. Он не мог не сознавать, что Талицкий с усердием изувера рылся в старинных книгах. Страницы постоянно пестреют ссылками на «Ефрема Сирина об антихристе», на «Апокалипсис», на «Маргерит». Фанатик всеми казуистическими изворотами старается доказать, что ожидаемый антихрист и есть Петр Алексеевич.

– Что он все твердит об «осьмом» царе? – сам с собой рассуждал Петр. – «Осьмый царь – антихрист... А Петр „осьмый“: он и есть антихрист»... По какому же исчислению я осьмой царь?.. А! От Грозного... Царь Иван Грозный, царь Федор, царь Борис Годунов, царь Шуйский, царь Михаил Федорович, царь Алексей Михайлович, царь Федор Алексеевич... Да, я осьмой. Что ж из сего?

И опять зашуршала бумага, долго шуршала.

– Что за безлепица! И сему бреду пустосвята верят архиереи. О, бородачи! А они – пастыри народа!

И он вспомнил случай с епископом Митрофаном...

* * *

Царь приехал в Воронеж для наблюдения за стройкою кораблей для предстоящего похода под Азов.

Архиерей встретил царя с крестом. Народные толпы заняли собою всю площадь у собора. Но внимание народа было, по-видимому, больше сосредоточено на маленьком, худеньком, тщедушном Митрофане.

Наскоро осмотрев корабельные работы, с которыми Петр очень торопил, чтобы с полой водой двинуться в поход, он, возвратясь во дворец, послал Павлушу Ягужинского просить к себе Митрофана для переговоров о том же кораблестроении, так как Митрофан не только жертвовал Петру значительные суммы на постройку кораблей, но сам соорудил, оснастил и вооружил роскошное судно лично для царя.