Эти уханья раздавались еще дружнее, когда ратные видели, что приближается царь. А он тихо с своей небольшой свитой проезжал мимо влекомых карбасов на привезенных из Повенца карбасами выносливых лошадках, часто поощряя рабочих царским словом: "Спасибо, молодцы!"
- Ждет нас, поди, Борька, да и Апраксин скучает без дела за своим кронверком, - говорил государь, нетерпеливо поглядывая вперед.
- Теперь недолго ждать, государь, - успокаивал его Меншиков.
Проезжая мимо последней группы ратных, тащивших волоком карбасы с дружным уханьем, царь сказал:
- Считайте, молодцы, за мной добрую чарку зелена вина!
- Рады стараться, государь-батюшка! - грянули хором ратные.
12
Царь с небольшой свитой, конечно, опередил тысячный отряд свой, который перетаскивал на себе карбасы и артиллерию с Ладоги в Неву, и прибыл в лагерь Шереметева и Апраксина после полудня.
Начальник и войско встретили своего государя с величайшею радостью.
- А мы дюже скучали по тебе, государь, - сказал Апраксин, - боялись, как бы не пришлось нам зимовать здесь.
- Провианту и иного чего опасались нехватки, - добавил Шереметев.
- Ну, зимовать вы будете на шведских квартирах, - улыбнулся царь, да и провианту шведы заготовили для нас, чаю, с достатком.
- Не одни сухари, - улыбнулся Меншиков.
Сентябрь в тот год стоял хороший, ясные, теплые и сухие дни делали конец сентября похожим на лето.
Сделав некоторые предварительные распоряжения, государь направился к приготовленной для него просторной палатке с государственным гербом на флаге.
- Павел, иди за мной, - сказал он, - ты мне нужен.
- Слушаю, государь, - отвечал Ягужинский.
У входа в палатку стояли часовые. Увидя царя, они взяли на караул.
- Здорово, ребята! - молвил царь приветливо.
- Буди здрав, государь-батюшка! - был ответ.
Едва Петр распахнул полы палатки, как Ягужинский увидел, что та хорошенькая девушка, которую он перед тем видел в Москве, в доме Меншикова, с тихим радостным криком обхватила руками великана, который поднял ее как маленького ребенка. Ягужинский отступил назад и остановился за пологом.
Он услышал тихие восклицания и шепот:
- Здравствуй, Марфуша! Вот не ждал, не чаял.
- Здравствуй, государь, соколик мой!
- Как ты здесь очутилась?
- Александр Данилыч прислал из Повенца гонца с письмом, что ты, мой сокол ясный, скучаешь по своей Марфуше, так чтоб я прибыла сюда из Москвы, и я прилетела к тебе… с "шишечкой", как ты говоришь…
- А ты почем это знаешь, глупенькая девочка?
- Мамушка-боярыня мне сказывала, что "шишечка" зачалась…
- А мальчик или девочка?
- Того не сказала.
- Мальчика бы, а то мой Алексей плесень какая-то.
Ягужинский многое, даже очень многое понял из этого беглого диалога и пришел в ужас… Но Павлуша хорошо понимал государственную важность того, что случайно коснулось его слуха, и, как он ни был молод, хорошо умел молчать…
Это Меншиков сделал сюрприз государю, без его ведома выписав к войску Марту с ее небольшой придворной свитой… У полоняночки Марты Скавронской была уже своя придворная свита из мамушки-боярыни и "дворских девок", то есть фрейлин, за которыми, однако, придворный сердцеед Орлов не смел ухаживать.
"Шишечка"… мальчика бы… мой Алексей плесень какая-то", вспоминал Ягужинский сорвавшиеся с уст царя роковые слова, и ему стало страшно, что он их невольно подслушал… Страшные слова!.. Они обещают роковой переворот в престолонаследии… Как ни был молод Павлуша, но окружавшая его почти с детства государственная атмосфера научила его понимать всю важность того, что неизбежно должно было произойти в будущем… Молодость не помешала Ягужинскому видеть, что не такого наследника следовало бы царю-титану иметь, не такого, каков был царевич Алексей Петрович… Но за ним стояла вся старая Россия, все недовольное нововведениями сильное и богатое боярство, все озлобленное против церковных "новшеств" духовенство, озлобленное притом кощунственными издевательствами над ним этих "всешутейших и всепьянейших соборов", этих "князей-пап", "княгинь-игумений", святотатственными "канунами Бахусу и Венере"… А все раскольники? А народ, долженствовавший выносить усиленные налоги и усиленную рекрутчину?
"Алексей - плесень"… Но эта плесень равносильна кедру ливанскому, каким иногда казался Ягужинскому Державный Плотник. Страшная должна предстоять борьба этих двух сил…
Павлуша поторопился отойти дальше от страшной палатки и остановился в ожидании, не позовет ли его царь.
В это время к нему подошел Меншиков.
- Ты что же стоишь тут, на часах, что ли, в карауле? - спросил он с улыбкой.
- Государь приказал было мне идти за собой, но там он не один, смущенно отвечал Ягужинский. - Его встретила…
- Знаю… что ж, обрадовался государь нечаянности?
- Кажись, очень обрадовался.
Но про "шишечку" и про "плесень" - ни гугу…