Державный плотник

То брат середульший милосердие мае,
Из своего жупана червону та жовту китайку видирае,
По шляху стеле - покладае,
Меншому брату примету зоставляе,
Старшому брату словами промовляе:
"Брате мий старший, ридненький! Прошу я тебе:
Тут травы зелени, воды здорови, очереты удобни
Станьмо кони попасимо.
Свого пишого брата хочь трохи пидождимо,
На коней возьмимо,
В городы християнськи хочь мало надвезимо,
Нехай же наш найменший брат будет знати,
У землю християнську до отца дохождати …"

- О, хороший, хороший! - сами собой шепчут губы Мотреньки.

А кобзарь тянул:

То старший брат до середульшого брата словами промовляе:
"Чи ще ж тоби каторга турецка не увирилася.
Сириця у руки не вьидалася!
Як будемо своего брата пишого наджидати,
То буде з Азова велыка погоня вставати,
Буде нас всих рубати,
Або в гиршу неволю живцем завертати".

- Правдыво рассудыв старший брат, пане стольнику? - спросил Протасьева Мазепа.

- Нет, пан гетман! - отрезал стольник. - За такой рассуд великий государь велел бы старшего брата бить батоги нещадно, дабы другим так чинить было неповадно.

Мотренька благодарными, растроганными глазами взглянула на Протасьева…

То як став пишеходец из тернив выходыти,
Став червону китайку находыти:
У руки хватае, дрибними сльозами обливае.
"Це дурно, - промовляе, - червона китайка по шляху валяе.
Мабуть, моих братив на свити иемае!..
Мабуть, з города Азова погоня вставала,
Мене в тернах мынала,
Братив моих догоняла, стриляла, рубала!
Колы б я мог знаты,
Чи моих братив постреляно,
Чи их порубано,
Чи их живых у руки забрано,
Ей, то пишов бы я по тернах, по байраках блукаты,
Тила козацького-молодецького шукаты,
Та тило козацьке-молодецьке у чистым поли поховаты,
Звиру-птыци на поталу не подати".

- Вишь, пан гетман, он великодушнее своих бессердечных братьев, - заметил Протасьев.

То вин на шлях Муравськый выбигае
И тильки своих братив трошки ридных слиды зобачае.
Та побило ж меншого брата в поли
Три недоли:
Що одна - безводде, друга - бесхлибье,
Третя - буйный витер в поли повивае,
Бидного козака з ниг валяе…
- Ох, мамо, мамо! - не осилила своего сердца Мотренька.
А кобзарь разошелся, ничему не внемлет:
Вовки-сироманци, орлы-чернокрыльци,
Гости мои мили!
Хоть мало-немного обиждите,
Покиль козацька душа з тилом разлучыться,
Тоди будете мени з лоба чорни очи высмыкаты,
Биле тило коло жовтои кости оббыраты,
Но - пид зеленими яворами ховаты
И камышамы вкрываты"…

Продолжение думы было внезапно прервано приходом дежурного "возного", который доложил Мазепе и Кочубею, что от короля польского к пану гетману прибыл посол.

…Кобзарь встал, щедро всеми награжденный.

8

На другой день рано утром, когда Мазепа, Кочубей и Протасьев еще не вставали, Ягужинский, которого царь приучил вставать с петухами, вышел в диканьский сад, уже знакомый ему с прошлого года, когда Кочубей приезжал в Воронеж к Петру по делам Малороссии, откуда до Диканьки провожал его Ягужинский, чтоб вручить Мазепе пожалованную ему царем саблю.

Хотя был уже август на исходе, но в Диканьке, как и во всей Малороссии, этого не чувствовалось. Утро было теплое, тихое.