Державин

По всему чувствовалось, что царствование Екатерины II клонилось к концу. Державин ощутил это сразу после смерти Потемкина. Действия сего вельможи не имели пределов, власть и воля его даже превышали волю и власть императрицы. Но со смертию Потемкина вельможи делали что хотели и не страшились ответственности и возмездия, уверенные, что некому исполнить веления государыни. Потемкина уже не существовало…

Пройдя Грот, Державин остановился, наслаждаясь видом Большого пруда. Изрезанные берега с полуостровами и бухточкой, большой лесистый остров посредине делали его похожим на тихое лесное озеро. И хоть было тепло, почти парко, хоть еще летали над водой с тихим треском последние коромысла-стрекозы, дыхание осени здесь ощущалось сильнее. Ветер-листобой нанес в озеро палой листвы, которой не было на чистеньких аллеях парка. В склонившихся над водою серебристых ивах, кленах и вязах лисьим мехом играли изжелта-красные цвета.

— Гаврила Романович! А я к тебе заходил. Что уединился! Чай, предаешься на природе поэтическим мечтаниям! — вывел его из задумчивости знакомый голос.

К нему увальчиво шел толстяк Храповицкий.

— Страх люблю сии места! — продолжал он, отдуваясь. — Тут можно отдохнуть от дворской суеты. Не нужно думать о чинных и важных поклонах, приветах рукой и реверансах…

— По-моему, Александр Васильевич, — улыбнулся Державин, — как раз на паркете ты и чувствуешь себя, словно утка в воде.

— Не хикай надо мной. И меня дворская жизнь изнурила…

Державин только тут заметил, что Храповицкий успел накуликоваться, и изрядно.

— Нет, брат! — серьезно сказал Державин. — Надоело мне другое, — что все потуги мои вершить дела справедливо, чать, никому не надобны.

— Ии! Да твое ли это дело искоренять взятки и разоблачать лиходеев! Твой удел иной. И вот тебе мое послание. Сочинил его ночью, во время грозы…

Державин принял сложенный вчетверо листок. Придя к себе, прочел вирши. Так и есть!

Тебе ль с экстрактами таскаться,
Указны выписки крепить?
Рожден восторгом вспламеняться
И мысли к небу возносить.
О Енисее, Лене, Оби
И тучных тамошних полях
Пусть пишет отставной Якоби,
Не нам ходить в тех соболях.
Оставь при ябеде вдовицу,
Судей со взятками оставь;
Воспой еще, воспой Фелицу,
Хвалы к хвалам ее прибавь.

Нет, не может Державин создавать новые хвалы киргизской владычице! Конечно, язык мягче подпупной жилы. Но только не у поэта, а у царедворца. Не колеблясь, Державин написал Храповицкому резкий отказ:

То как Якобия оставить,
Которого весь мир теснит?
Как Логинова дать оправить,
Который золотом гремит?
Богов певец
Не будет никогда подлец.
Ты сам со временем осудишь
Меня за мглистый фимиам;
За правду ж чтить меня ты будешь:
Она любезна всем векам…

Он, бедный дворянин, безо всякого покровительства служивший с самого солдатства, оказался ныне на стуле сенатора Российской империи и обязан, невзирая ни на какие лица и обстоятельства, строго стоять за соблюдение правды и законов и вести постоянную борьбу с самими сенаторами, даже генерал-прокурорами, когда они действуют вопреки своему долгу! Сколько уж раз Державин выступал противу самых сильных! Бесконечная вереница дел… Защищал три тысячи малороссиян, которых силою отдали некогда князю Потемкину и которые затем перешли к капитану Шамякину, доказывающему права владеть ими как крепостными. Боролся, как мог, с могущественным графом Завадовским и обер-прокурором сената Самойловым. Да где уж там! Бесстыдные попрошаи, погудала искусные обходили и обносили его перед императрицею…

Ах! И не с кем поговорить, посетовать, поделиться! Как не с кем? А Катюха? Неужто пустяковина, глупый раздор может отъемом отнять самого близкого человека, с которым сжился, да так, что когда он рядом — не замечаешь, а когда его нет — не находишь себе места.

Мигом собрался Державин и кинулся в Питер.

Катерина Яковлевна лежала в постели. Синие тени легли под ее прекрасными черными глазами; морщинка, которой прежде не было, прорезала бледный лоб. Он стал у постели на колена, но Катерина Яковлевна своей слабой рукою закрыла ему рот.

— Ганюшка, милый… Прости, я была излишне сурова с тобой… Я знаю, — слабо улыбнулась она, — ты мучаешься, чем бы порадовать государыню. Так вот к дню твоих именин я собрала и переписала твои старые стихи в одну тетрадь, чтобы ты поднес их…

Он благодарно приник к ней.