Державин

Конечно, мечталось мне сесть губернатором на Казани, вблизи священного праха предков. Но как сего добиться, ежели нынешний казанский губернатор генерал-майор Татищев кресла своего покидать не намерен! Зная недовольство его своим наместником князем Мещерским, старался я в Питере мимоходом шуточным образом склонить его переехать в Тамбов; он почти с досадою отозвался, что местом своим доволен. А опосля разнес по городу, что я усиливаюсь искать его поста…»

Державин спомнил прощание свое с двадцатитрехлетним Александром Петровичем Ермоловым. «Правда ли то, что вы хотите поменяться с Татищевым?» — спросил его напоследок юный фаворит, бывший поручик Семеновского полка. Державин понял, что ответ его в тот же вечер станет известен царице.

Слова пришли сами собой: «Нет! Вверенными мне постами как не собственными мне вещами меняться не могу. Я обязан быть признательным за то, что имею, и быть готовым туды, куды послан…»

Искренне сказал. Хоть и мечтал о Казани, но новым своим постом он очень ублаготворен. Здесь тысяча выгод перед Петрозаводском: площадь губернии чуть не втрое меньше Олонецкой, а населением превосходит в четыре с лишком раза. Дом изрядный, общество хорошее, подчиненных всякого рода довольно. Была бы охота, а работать есть с кем. Наместник генерал-поручик Иван Васильевич Гудович, не в пример Тутолмину, везде ссылается на законы и их одних берет за основание.

Державин крупным косым почерком писал в Питер письма друзьям и покровителям:

«Был у нас Иван Васильевич и пробыл неделю. Будучи предшествуем благодеяниями, которые он многим исходатайствованием чинов сделал и ко мне признательными по делам отношениями, он встречен был здесь с нелицемерною от всех радостию; кроткое его, простое и снисходительное со всеми обращение, образ мыслей благородных и поступки на истинных правилах чести основанные усугубили к нему внутренным всех благорасположением то почтение, которое по наружности начальникам отдается… Весьма он счастлив, и мы все, ежели возможем удержать навсегда таковые между нами расположения и спокойную жизнь, отчего и служба, конечно, будет иметь свои успехи…»

…Камердинер Кондратий, скороногий, сметливый ярославец, доложил:

— До вас советник Бельский.

Державин поморщился. Бельский сей был когда-то судим, сослан на каторгу, но затем освобожден одним из милостивейших манифестов. И хоть велено было после того не определять его ни к каким местам, он служил советником уголовной палаты и открыто делал разного рода беззакония.

— Вызвал я вас, господин Бельский, — медленно начал губернатор, — дабы указать на невозможные дела ваши…

Рылястый чиновник спалым голосом возразил:

— Чист, чист, ваше высокопревосходительство! Все наветы вражьи!

«Ишь, как осип, — подумалось Державину, — небось до утра занимался игрою, которая именуется пьянством…»

Он поднялся из-за стола:

— А кто ездил недавно в уездный город Козлов и открыто сделал себе денежный сбор, будто по приказанию генерал-губернатора и на его имя? Кто, я вас спрашиваю? Советник уголовной палаты Бельский. За таковые чудеса полагается вас немедля исключить из службы!

Бельский не дрогнул пористым лицом.

— Обнесли меня! Я все подробно прописал о том, вот и бумага заготовлена…

Державин, все более распаляясь, повысил голос:

— Видать, к каверзам своим приплели вы и невинных людей! Идите да подумайте на досуге, как вам впредь поступать надлежит.

Надобно прогнать эту негодь прочь из Тамбова, да сие сделать непросто. Пользуется Бельский протекцией княгини Вяземской, А. И. Васильева и шпыня Нарышкина. Как быть, коли все они прашивали покровительствовать жулику, вследствие чего Державин понужден ограничиваться токмо выговорами и пристращиваниями! Может, подействует?

Но после такого напрягая Бельский невинно спросил:

— Ваше высокопревосходительство! Не будет ли милости вашей послать меня для сбора недоимок в Моршанск?

— Во-он! — сорвал голос губернатор и затопал ногами.

Бельского смелó. Державин накинулся на ухмыляющегося Кондратия:

— А ты что стоишь статуй статуем? Порядок забыл? Вона час пополудни било… Почту небось привезли!

— Вы же велели сперва его благородие позвать…

— «Сперва, сперва»! Вечно ты пререкаешься. Барин лучше тебя знает, с чего начать!

Камердинер все-таки заметил уходя:

— Бить яйцо с пуги аль с тельца — кака разница… Неисправим, околотень! Ни на час без побасенки.

Державин, остывая, принялся за бумаги, все еще ворча себе под нос:

— По каковски это сделано? Что за тарабарский почерк!.. Опять кляуза!..

Он откинулся на спинку кресла с потяготой: устал письма сочинять, разбирать жалобы, составлять прожекты по благоустройству города.

— Наконец-то! Экой ты, братец, право, рахманный! — уже миролюбиво встретил Державин Кондратия, замешкавшегося с почтой.