Державин

— Это уж слишком! Вот уже сорок лет мы дружим с господином обер-камергером, а потому очень странно шутить так зло!..

Она быстро шла дорожкою висячего сада в Эрмитаже, и маленькая Дашкова семенила позади. Дорожка, устроенная на дерновой поверхности, была обсажена прекрасными белоствольными березами, меж которыми весело пестрели полевые цветы…

— Без сомнения, обер-камергер желает мне отплатить за портрет Нерешительного…

— Ваше величество! Автор сих вопросов не Шувалов… — быстрая, но без грации Дашкова опередила царицу и заглянула ей в лицо. — Уверяю вас, в них не обнос и обида, а всего лишь шутливая забиячливость…

Проходя по комнатам, в каждой из которых было воздвигнуто скульптурное изображение аскетически худого большелобого старца с тонким горбатым носом и проваленною ядовитою улыбкой — из терракоты, из фарфора, из бронзы, — Екатерина II приостановилась:

— Ах! Хоть ты одари меня частицей своей мудрости, фернейский волшебник!

«Играешь? Перед кем? Передо мною? Уж мы-то с тобою не знаем друг друга? — по давней своей привычке Дашкова часто думала по-французски. — Разве что репетируешь сей фарс перед копией Вольтера, чтобы насладиться игрою с подлинником?»

— Кто же автор? — не оборачиваясь и не меняя тона, спросила государыня.

— Господин Фонвизин.

— Секретарь Никиты Ивановича Панина? Как это говорят россияне… «Яблоко от яблони падает недолго…»

— «Недалеко», ваше величество.

Никита Панин, бывший наставником при великом князе Павле Петровиче, был в 783-м году отстранен Екатериною II от руководства Иностранною коллегией. Государыня почитала его — и не без оснований — своим скрытым противником.

В кабинете Екатерина II взяла с налоя листки:

— Извольте, Екатерина Романовна, выслушать четырнадцатый пункт вопросов, помещенный, кстати, два раза. Уж не с тем ли, чтобы можно было один исключить, не нарушая порядка нумеров? «Имея монархиню честного человека, что бы мешало взять всеобщим правилом удостоиваться ее милостей одними честными делами, а не отваживаться проискивать их обманом и коварством?» Каков вопросец? А вот еще: «Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют и весьма общие?»

«В прежние времена! — Императрица разволновалась так, что у нее вспыхнули кончики ушей. — Да о каких таких временах говорит господин критик? Уж не о царствовании Анны Иоанновны, когда шутами был полон двор, меж тем, как меня один шпынь Нарышкин смешит чтением «Телемахиды» Тредиаковского?..»

«Ну, пожалуй, не один Нарышкин… — Дашкова улыбнулась одними глазами, которые только и были хороши на ее некрасивом лице. — Как ценишь ты на своих вечерах вельмож со способностями выделывать различные гримасы! Например, барона Ванжуру, который, двигая кожею лица, спускает до бровей свои волосы, и, как парик, передвигает их направо и налево… Или Безбород-ку, превосходно изображающего картавого… А не с того ли началось возвышение Потемкина, что он когда-то рассмешил тебя до слез, передразнив голоса всех твоих ближних, а затем и твой собственный?..»

— Ваше величество! Перечитайте сии вопросы… Право же, они не так предрассудительны, как кажутся с первого разу…

Екатерина II подошла к большому зеркалу и поглядела на себя, чтобы сгладить неприятное выражение на лице и прибрать черты свои.

— Хорошо, — уже спокойно сказала она. — Сатиру можно напечатать, но лишь вместе с таковыми ответами, которые бы исключили самый повод к еще большим дерзостям…

И все же Дашкова видела, что Екатерина II еле сдерживает гнев. Как? Ставить под сомнение успехи ее царствования, которым она сама так гордилась? Свободы для дворянства, которые толь отличают ее время от правления Анны Иоанновны или Петра Федоровича? Легко требовать несбыточного господину критику и как трудно чего-либо добиться!..

— А как вам понравилось новое сочинение нашего славного пиита Державина? — желая придать иное направление мыслям царицы, спросила Дашкова.

— «Благодарность Фелице»? Оно отмечено истинным талантом. — Екатерина II листала второй нумер «Собеседника». — Но пииты стыдливы, словно мимозы:

Когда небесный возгорится
В пиите огнь, он будет петь;
Когда от бремя дел случится
И мне свободный час иметь, —
Я праздности оставлю узы,
Игры, беседы, суеты;
Тогда ко мне приидут Музы,
И лирой возгласишься ты…

— Мне бы, — задумчиво продолжала государыня, — хотелось бы продолжения в духе незабвенной «Фелицы»…

7

Собственно, ту же мысль — продолжить направление «Фелицы», распространить далее восхваление Екатерины II — высказывали Державину читатели. Они настойчиво советовали ему: