Державин

Куда их потянуть?

Он решил поискать счастия в игре, которою в то время славился лейб-гвардии Семеновского полка капитан Жедринский. Его богатая квартира па Литейном была, ровно проходной двор, открыта днем и ночью. Там за зелеными столами можно было видеть молодцов военных, которые только и знали, что карты и дуэли. Ужасные шрамы па лицах свидетельствовали об их подвигах; у иных были и вечно зашнурованные рукава. Сам хозяин, смуглый гигант с черными подусниками, беспрестанно сосал свою пипку, с которой не расставался даже в постели, и нещадно дымил ею в лицо партнерам.

— Господа! Великое множество червей ждет своего освобождения из неволи! — провозгласил Жедринский, с вкусным треском распечатывая новую колоду атласных карт.

— Вот-вот! — подхватил обычный в таких случаях картежный «звон» граф Матвей Апраксин, богач и мот. — На зелено поле пора их выпустить…

Державин сел понтировать — играть против банкомета, место которого занял Апраксин. Карта пошла по маленькой, но удачно. Граф, удивленно восклицая: «И хлап проиграл?» «Все хватает, окаянный поручик, грандиссимо!» — только успевал придвигать к нему кучки золота. К утру у Державина было восемь тысяч рублей. Переехали на квартиру Апраскина, и картеж продолжался с удвоенной силой. В решительный момент поручик, моля господа простить его («О, грешен, окаянный!»), загнул несколько уголков и выигрыш утроил. Картеж сделался ежевечерним. Державин всегда верил, что выйграет. Без этого чувства он за столы не садился, и ему часто везло. Но теперь, глядя, как целые имения передвигаются к нему по сукну, ощутил что-то другое, и его окатил озноб.

— Вот, извольте получить. Десять тысяч. Больше наличными не имею, а отыгрываться в долг не считаю возможным! — Матвей Апраксин встал, сухо поклонился и притон Жедринского покинул.

Поручик очумело глядел на гору золота и ассигнаций, лежащую перед ним. За короткое время он выйграл в банк до сорока тысяч рублей. Вокруг уже вертелись подлипалы, почуявшие возможность поживиться, но Державин собрал деньги в кису и дунул восвояси.

С этого момента фортуна, кажется, начала улыбаться поручику. Заплатив двадцать тысяч по поручительству за исчезнувшего офицера, он начал жизнь весьма приятную, не уступая самим богачам. В сие время Державин коротко сошелся с довольно знатными господами — президентом камер-коллегии Мельгуновым, кавалером при великом князе Павле Петровиче — Перфильевым и президентом питербурхского магистрата Мещерским.

Правда, у него появился и еще один могущественный недоброжелатель — входивший в силу полковник и статс-секретарь императрицы граф Завадовский.

По окончании русско-турецкой войны и после заключения Кучук-Кайнарджийского мира фельдмаршал Румянцев-Задунайский представил Екатерине II двух полковников, отлично во время войны при нем служивших, — Александра Андреевича Безбородко и Петра Васильевича Завадовского. Безбородко, внук малороссийского казака, был нехорош собою — толстое, глупое лицо, отвислые губы, жирное туловище. Подумав, царица изволила спросить его:

— Ты учился где-нибудь?

— В Киевской академии, ваше императорское величество.

— Это хорошо. Вас я помещаю в иностранную коллегию, займитесь делами. Я уверена, что вы скоро ознакомитесь с ними.

Через год Безбородко знал дела лучше всех служащих, удивляя памятью саму императрицу и цитуя год, месяц, число и место, где что было сделано, указывая даже цифры листа или страницы, на которых написано было то, что он пересказал. Вскоре он был назначен к Екатерине II для принятия прошений, подаваемых на высочайшее имя, и начал делать стремительную государственную карьеру.

Иной оказалась судьба Завадовского, мужчины, прекрасного собою, большого роста и крепкого сложения. В ту же ночь он определен был в фавориты. Его случай при дворе продолжался недолго, но он успел приобрести значение и впоследствии, при Александре Павловиче, был первым министром просвещения. С ним и столкнулся Державин в Невском монастыре, будучи на карауле при погребении 16 апреля 776-го года жены великого князя Павла Петровича — Натальи Алексеевны. Здесь, в Благовещенской церкви, была усыпальница как особ царствующего дома, так и первых вельмож государства.

Когда траурная процессия входила в церковь, Державин, уже сменившийся с караула и стоявший на паперти, подошел к Завадовскому и учтиво подал ему прошение в конверте. Но неожиданное и непомерное возвышение фортуны, видать, помутило разум фаворита.

— Здесь подают, но только нищим! — высокомерно сказал он и прошения не принял.

— Что ж, бог простит! — в сердцах ответствовал поручик. — Верно, каждый зарабатывает себе место в жизни кто чем может!

Завадовский затаил на Державина злобу и впоследствии не раз проявлял свою враждебность.