Державин едва успел вскочить на коня, Карпицкий замешкался. Обернувшись, гвардии поручик увидел, как конная толпа окружила кибитку, и пришпорил шерстистую киргизскую лошадку. Ему было доверено поймать самого Пугачева; судьбе было угодно иное — приходилось напрягать все силы, чтоб не быть схваченным Пугачевым. Позади слышался конский топ и молодецкий казачий посвист. Пугачев гнался за Державиным десять верст, но по прыткости лошадей офицеры начали мало-помалу уходить. В четвертом часу пополуночи Державин с Гасвицким Московской дорогой вернулись в Саратов.
Слева от Соколовой горы, господствующей над всем городом, поперек дороги стояло около двухсот солдат, вооруженных одними кольями. Ими командовали майоры Бутыркин и Зоргер.
— Что сей сон значит? — удивился Державин. — Никак это ратует на Тамерлана некий древний воевода!
— Приказ господина коменданта! — махнул перчаткою Зоргер. — Мы объясняли ему, что с Соколовой горы нас расстреляют батареи, что место здесь ровистое и удобное для укрытия неприятелю, да что толку!
— А где наши пушки?
— Из двенадцати только четыре исправные, — вмешался майор Бутыркин. — На остальных посбиты зрячки для прицеливания. Дак и то мы дознались, что четыре энти пушки заколочены ядрами. Кинулись за птичьим языком, коим вынимается залежалый заряд, ан и его нет! Ежели бы сие не усмотрели, представляешь, что было бы со всеми нами?
Гвардии поручик ужаснулся и отправился к Бошняку.
— Ваше высокоблагородие! В городе заговор! Вы слышали о происшествии с пушками?
— Это безделица, поручик! — отрезал Бошняк, топорща усы. — Шли учения, и пушкари учинили то из шалости.
— Так что же вы медлите? — волнуясь и пришепеливая, надвигался на Бошняка Державин. — Необходимо безотлагательно со всею воинской командою идти навстречу самозванцу! Хоть Пугачев и грубиян, но, как слышно, и он умеет пользоваться военными выгодами!
— Вам здесь делать нечего! — взорвался Бошняк, нагнув голову и словно готовясь проколоть его усами. — Отправляйтесь-ка лучше к себе на Иргиз!
— Как русский офицер не могу оставить город в минуту опасности! — с внезапно пришедшим спокойствием сказал Державин.
Он выпросил роту, не имевшую офицера, и стал с нею впереди вала, у рва, куда свозили со всего города всякий дрызг, рвань и битые глиняные черепы. В Саратове имелось 720 гарнизонных солдат, около 400 артиллеристов и 270 волжских казаков. Державин ожидал подхода собранных им в Малыковке верных полутора тысяч крестьян, которые были уже в пути. Но к середине паркового августовского дня гвардии» поручика разыскал осунувшийся Серебряков:
— Ополчение наше, будучи уже в Чардынске, услышало об измене казаков под Петровском и о неудаче вашей и отказалось идти дальше. Требуют, чтоб вы сами повели их. Не изволите ли поехать поспешнее сами и ободрить проклятую чернь собою? Недалеко от сего места село Усовка бунтует, да и все жительства ненадежны, и мы с ними хотели драться. Кричат по улицам во весь народ, что-де батюшка наш Петр Федорович близко и он-де вас всех перевешает. Боюсь, барин, чтоб и наши того ж не затеяли. Извольте поспешить…
Державин размышлял недолго.
— Отправишься, Иван, навстречу генералу Мансурову, чтобы шел спасать Саратов! Я поеду в Чардынск.
Гвардии поручик нашел свое ополчение в полном разброде, стал наводить порядок и понял, что идти с ними в Саратов невозможно. Он пробыл в Чардынске ночь, а поутру явился весь искровавленный, почерневший от пороховой гари, в изодранном мундире Гасвицкий:
— Пугачев вошел в Саратов! — На ватных ногах добрался до лавки, рухнул и заснул мертвецким сном.
Ввечеру Державин вынул из дорожного погребца штоф водки, рюмки и пошел будить друга. За ужином Гасвицкий поведал о несчастном саратовском деле: