Державин

— Ни на час не откладывая, итить освобождать Яицкий городок! Комендант Симонов с командою, как ведомо мне, едва живы от голоду и не имеют уже вовсе снарядов… — Державин обвел взглядом сидевших в горнице: капитан Елагин, прибывший от Лодыженского с двумя сотнями солдат и двумя пушками; храбрый до дерзости Андрей Карпицкий; готовый ввязаться в любое прибыльное дело плутяга Максимов. — Ты, братец, — обратился к нему Державин, — обеспечишь нас на первый случай провиянтом. Рыльце-то у тебя еще со времен Черняя в пушку. — Максимов при сих словах сделал на всякий случай удивленные глаза. — И ежели сейчас пожертвуешь казне хоть сто четвертей муки, сие на твоей судьбе сказаться не замедлит!..

На другой день маленькое войско начало трудную переправу через разлившуюся Волгу. Державин вооружил полторы сотни малыковских крестьян и, кроме того, полагал присоединить на Иргизе донских казаков конторы опекунств.

С высокого левого берега прапорщик следил, как перевозят в лодках кули с максимовской мукой. К нему подскакал на мохнатой казачьей лошадке Карпицкий.

— Гаврила Романыч, объявился Иов… С письмом генерала Мансурова…

Старец — борода с прозеленью, взгляд уклончивый — поклонился в пояс, подал пакет.

Прочитав ордер, Державин с сожалением сказал Карпицкому:

— Вели, Андрей, моим именем переправляться назад. Его превосходительство Мансуров сам уже Яик освободил… — и оборотился к Иову: — Ну, старец, сказывай, почто от тебя вестей никаких столь долго не было?

— Под стражею, батюшка, под стражею у злодеев находился… — запричитал Иов, зорко поглядывая на офицера. — Чего только не натерпелся — одному господу ведомо. А Дюпина с моим тебе письмом пугачевцы по дороге умертвили… Меня-то самого едва енерал Мансуров из челюстей смерти вырвал…

Рассказ Иова о его похождениях был сбивчив и путан. Прапорщик не верил ни единому его слову. «Как он раскольник, — размышлял Державин, — а они все подозреваются в доброжелательстве злодею, то не было ли от него вместо услуги каких пакостей?»

— Ладно! — порешил он. — Останешься покамест при мне, а там я тебе дело найду…

В Малыковке Державина ожидало сразу два известия. Одно было до крайности приятным: он был произведен за усердие и храбрость в гвардии поручики. Однако второе повергло его в печаль. Только теперь он узнал, что еще 9 апреля в Бугульме скончался Бибиков.

«Он был крайне болен, — предварял сообщение о смерти генерал-аншефа адъютант его штаба Бушуев, — и вчерашний вечер мы были в крайнем смущении о его жизни, но сегодня смог он подписать все мои бумаги с великим трудом. Он приказал о сем таить, однако ж я, по преданности моей к вам, не могу от вас того скрыть». Бибиков сам прекрасно понимал свое положение и за два дня до кончины писал по-французски Екатерине II: «Если бы при мне был хоть один искусный человек, он спас бы меня; но, увы, я умираю вдали от вас…»

Сквозь слезы на лице глядел Державин на грозовое, клубящееся дымными горами весеннее небо. Он привязался к Бибикову, полюбил его как отца — за мужество, твердый нрав и доброе сердце, за благоприветливость и безмерную заботу о подчиненных. Не стихи, а слова признательности приходили нестройною толпою:

Не показать мое искусство,
Я днесь теперь пишу стихи,
И рифм в печальном слоге нет здесь;
Но вздох, но знак, но чувство лишь
Того тебе благодаренья,
В моем что невместимо сердце,
Я здесь изобразить хочу.
Пускай о том и все узнают:
Я сделал мавзолей сим вечный
Из горьких слез моих тебе.

5

После поражения под Татищевой Пугачев бросился через Общий Сырт к селениям и заводам на реке Белой, но подполковник И. И. Михельсон понудил его вернуться к Пику. Тогда, овладев крепостью Магнитной, крестьянский царь перешел через Уральские горы в киргизскую степь и взял несколько укреплений по Уйской линии. Однако 21 мая под крепостью Троицкая увеличившаяся до 11–12 тысяч человек при 30 пушках пугачевская армия была наголову разбита генералом де Колонгом. Как сообщал де Колонг, «сколько сам злодей ни усиливал свои отчаянные силы, разъезжая на подобие ветра, удержать и удерживать, однако, остался рассыпанным так, что вся толпа ево раздробилась на малые партии и в разные дороги принуждена обратиться в бег». Потеряв до четырех тысяч только убитыми, три тысячи пленными и лишившись 28 пушек, Пугачев на следующий день был настигнут Михельсоном и снова потерпел поражение. Он ушел лишь с осьмью казаками и пропал из виду.