Державин же не оставлял мысли в ожидаемом получении награды от Екатерины II и настойчиво бомбардировал вельмож прошениями на высочайшее имя. В июле 1776-го года он передал новое письмо императрице через её статс-секретаря Безбородко и по прошествии пяти месяцев, когда наряжен был во дворец с ротою на караул, позван был к Потёмкину. Он нашёл фаворита сидящим в кабинете и кусающим по привычке ногти. После некоторого молчания Потёмкин спросил:
– Чего вы хотите?
Державин с попыхов не знал, что ответить, и сказал, что не понимает вопроса.
– Государыня приказала спросить, – повысил голос Потёмкин, – чего вы по прошению вашему за службу свою желаете?
– Я уже имел счастие чрез господина Безбородко отозваться, что ничего не желаю, коль скоро служба моя благоугодною её величеству показалась! – пришепеливая от волнения, отвечал поручик.
– Вы должны непременно сказать, – возразил вельможа.
– Когда так, то за производство дел в секретной комиссии желаю быть награждённым деревнями наравне со сверстниками моими, гвардии офицерами, – откликнулся смело Державин. – А за спасение колоний по собственному моему подвигу, как за военное действие, чином полковника.
Потёмкин встал с кресел и, не запахивая халата, зашагал по кабинету, грызя ногти.
– Хорошо! – сказал он наконец. – Но вы в военную службу не способны, и я прикажу заготовить записку о выпуске вас в статскую.
Указом от 15 февраля 1777-го года Державин был пожалован в коллежские советники, то есть произведён в чин шестого класса петровской Табели о рангах, что соответствовало в военной службе полковнику. Одновременно он получил 300 душ в Полоцкой провинции, отошедшей к России после раздела Польши. Теперь Державин мог спокойно оглядеться и не спеша найти себе хорошее место. Вскоре через старых друзей Окуневых, когда-то, при производстве его в офицеры одолживших ему свою карету, он спознакомился с домом сильного вельможи, могущего раздавать статские места, – генерал-прокурора князя Александра Алексеевича Вяземского.
Как загадочна, как непонятна и таинственна стихия таланта, в подземной своей работе вдруг приводящая к творческому взрыву! Кем был до сих пор наш герой? Исполнительным гвардейским поручиком, усмирителем пугачёвцев, азартным и ловким игроком, не чуждым порою и плутовства. «И чего я тут не делал? То в кости, то в карты, то в шары, то в шашки…» Правда, мы видели и другого Державина, отважного в минуту опасности, прямого перед сильным, отзывчивого в чужом горе, доброго и великодушного к слабому. Несчастья, обиды, страдания не ожесточили его, а, напротив, как бы даже повлияли благотворно – обострили в нём смелость и подвижность, запальчивость нрава, резкость языка и стремление спешить делать добро.
Служебное возвышение Державина началось с того, что, приехав в один день спозаранков на дачу генерал-прокурора Вяземского Мурзинку, лежащую на взморье близ Екатерингофа, нашёл он бедную старуху, стоящую у дверей. Новопроизведённый коллежский советник просил Вяземского о помещении на порожнюю ваканцию. Только что приятель Державина Окунев покинул в сенате экзекуторское место – должность чиновника, наблюдающего за порядком, – и перешёл на более выгодное.
Вместо ответа князь скрипуче сказал:
– Примите-ко у сей престарелой женщины её просьбу и изложите экстракт. Право, отбою нет от просителей!..
Старуха в перепелястом платке с робостию подала прошение – Державин пролетел его взглядом:
– Дело-то очевидное, ваше сиятельство, хоть письмо и слепо написано! Всё тут отверзто и ясно. Опекун, пакостник, малолетних наследников вчистую охапал. Даже все сундуки и комоды ошарил.
Князь взял бумагу, собственным обозрением неспешно её проверил и положил пред себя на столике:
– Желаемое место ваше!..
Александр Алексеевич Вяземский, сын флотского лейтенанта, происходил из древнего, но захудалого рода и сделал карьеру благодаря собственному упорству, ловкости и жестокости. Это был враг нововведений, душитель работных людей, восставших в 1763-м году на сибирских заводах, опытный царедворец и политик. Не токмо государственного таланта, но толики даже малой сметливого и живого ума у него не имелось; недаром современники обидливо именовали его не иначе как «свинцовой головой» и человеком «с осиновым рассудком». Даже Екатерина II, слушая путаные словесные доклады Вяземского и не желая учинять ему за околесицу попырку и журьбу, почасту изволила приказывать: «Князь Александр Алексеевич! Вели это написать да подай мне».
Она знала, что Вяземский собственноручно ничего не составит, и это будет написано толковыми повытчиками и столоначальниками его канцелярии – А. И. Васильевым, Л. С. Алексеевым, Д. П. Трощинским или А. С. Хвостовым.
Вяземский упрочил своё положение, когда породнился с одним из знатнейших родов – с князьями Трубецкими. Женившись на княжне Елене Никитичне, дочери бывшего при Елизавете Петровне генерал-прокурором Н. Ю. Трубецкого, Вяземский вошёл в верхи российской знати, образовавшей своего рода общество в обществе.