Держава под зверем

Закрылки на сорок пять и ручку чуть от себя. Машина с заметной перегрузкой вспухает (В общем-то такого термина официально не существует, но это нам более близко но ощущениям пилота, когда машину резко тащит вверх с одновременной потерей скорости) вверх, как пробка из бутылки теплого шампанского. Колька Зарубин проносится подо мной, а за ним, пытаясь взять на прицел моего ведомого, Саша Покрышкин со своим напарником Павлом Рычаговым. Не получится у них. Не успеют. Николай идет с приличным скольжением. Причем переменным. Этому я его еще на фронте научил. Хрен прицелишься в него. Зато я теперь спокойненько успеваю опустить капот, обоих преследователей поочередно загнать точно в центр своего прицела и нажать на большую кнопку гашетки на ручке управления. Финита ля комедия! Мои фотопулеметы зафиксировали, что условный противник сбит. Чем ниже скорость, тем лучше маневренность. Это всегда надо учитывать во время боя. Вот теперь можно и на посадку. На сегодня вполне достаточно.

– Ну как? – я расстегиваю замок ремешка и снимаю привычный за десятки лет шлем.

Здесь его точно скопировали с того мира. Даже кронштейн видеокамеры для компьютерной системы захвата целей в наличии.

– Да, Вася, превратить недостаток в достоинство. Такого даже я от тебя не ожидал, – Александр Покрышкин уже снял шлем и с удовольствием вытирает поданным техником полотенцем мокрую голову.

– А не было у меня другого выхода. Вы же с Пашей, – я киваю на подошедшего Рычагова, – очень правильно расставили остальные пары эскадрильи. Оставалось делать то, что противник никак не ожидает. Скорость решает только тогда, когда враг тебя не видит или есть возможность оторваться от него при явном преимуществе противника. В бою надо думать и еще раз думать. И во много раз больше думать задолго до боя.

– А все-таки, Александр Иванович, вы меня в прицел поймать так и не успели, – довольно изрекает тоже подошедший Колька.

Он перед начальством на земле немного робеет и называет по имени-отчеству. Вот в воздухе для Николая авторитетов нет. Кроме меня, конечно.

– Ведущего своего благодари, – не хочет соглашаться Покрышкин, махнув полотенцем в мою сторону, – мне каких-то десяти секунд не хватило, чтобы из тебя пух и перья посыпались.

– Кто же спорит, – немедленно отвечает капитан, – я ведомый у лучшего летчика в мире.

Вот паразит! Загнал-таки меня в краску. Хвалебные речи жутко надоели. Надо срочно перевести разговор на что-то другое.

– Товарищ генерал-лейтенант, – обращаюсь я к Паше Рычагову, – по-моему, эту группу пилотов можно уже отправлять по своим частям. Вполне готовы. А вот Мангалиева стоит оставить здесь инструктором. Талант у парня несомненный и схватывает все на лету.

Командующий ВВС ситуацию прокачал мгновенно. Не первый день во властных структурах. Собственно говоря, ни он, ни Покрышкин тоже не любят восхвалений. Это не конструктивная критика, которую надо обдумать и найти решение вопроса.

– Полностью с вами согласен, товарищ полковник, – отвечает Паша, тоже переходя на официальный тон. Но на лице его, если приглядеться, можно все-таки заметить улыбку.

Под постоянным давлением командующего наших ВВС пришлось мне все-таки найти время пройти переаттестацию и получить третью – привычную – звезду на каждый погон. Теперь моей Галинке будет несколько больше денег на тряпки. Зарплату я получаю в трех местах: в Президиуме Верховного Совета СССР, в Политбюро и в штабе ВВС. Первые две (надо признать, очень приличные), перечисляю в фонд Сталинских премий. Теперь они называются с обязательным добавлением имени отца. А вот зарплату полковника с надбавками за классность, тоже в общем-то не маленькую, отдаю жене. Мне-то самому деньги совершенно не нужны. Живу на всем готовом.

* * *