Держава и топор

В тюрьме больных пользовали казенные доктора из Медицинской канцелярии. За 1762 год сохранились сведения, что лекарь Кондратий Елкус состоял в штате Московской конторы Тайной канцелярии. Забота о здоровье узника никакого отношения к гуманизму не имела. По одному делу А. И. Ушаков писал П. А. Толстому в ноябре 1722 года: «Мне зело мудрено новгородское дело, ибо Акулина многовременно весьма больна, что под себя испражняется, а дело дошло, что надлежало было ее еще розыскивать, а для пользования часто бывает у нее доктор, а лекарь – беспрестанно». С колодницей возились «с прилежанием неослабно» потому, что «до нее касается важное царственное дело» и чтобы она не могла с помощью смерти «ускользнуть» от дачи показаний и непременной казни. В деле есть и приписка о том, что безнадежную Акулину врачи если не вылечили, то довели до эшафота: «Акулина и Афимья кажнены марта 23 дня 1724 году».

О большинстве других послепыточных больных в тюрьме так не заботились, и они поправлялись сами и на свои деньги. Как лечили пытанных, сказать трудно. Думаю, что это делали точно так же, как вообще в те времена лечили больных, получивших открытые неглубокие раны и ожоги. В литературе по истории медицины об этом сказано много и подробно. Раны промывали, прикладывали к ним капусту. В расходной книге Тайной канцелярии за 1722 год записано, что больным также покупали вино и пиво, холст и прочие лекарства. Охрана внимательно наблюдала за состоянием здоровья узника после пытки и регулярно докладывала о нем чиновникам сыскного ведомства. Естественно, что в условиях антисанитарии раны воспалялись, нагнивали. Как только появлялись признаки близкой смерти, к заключенному присылали, точнее сказать подсылали, священника.

Термина «исповедальные показания» в источниках нет, но он мог бы существовать, ибо исповедь умирающего в тюрьме иначе назвать трудно. Выше уже сказано, что священник был обязан открыть властям тайну исповеди своего духовного сына. Исповедальные показания, исповедь-допрос, стоят в том же ряду. Духовными отцами узников тюрьмы Петропавловской крепости числились проверенные попы из Петропавловского собора или других окрестных церквей. Известно, что каждый православный имел право требовать перед смертью исповедника. В 1721 году предстоящая казнь подьячего Ивана Курзанцова была отложена «того ради, что ко исповеди по многому увещанию отца духовного не пошел», и власти хотели выяснить причину такого упрямства. Этот неординарный поступок подьячий совершил для того, чтобы подать жалобу на неправильный, по его мнению, порядок расследования его дела, что (правда, ненадолго) продлило ему жизнь.

Обычно же не забота о душе преступника волновала следователей. Священник выполнял у постели умирающего задание начальства и должен был, в сущности, провести последний в жизни колодника «роспрос», узнать подлинную правду – ту, которую не мог, страшась мучений в ином мире, скрыть перед своим духовником верующий человек. В 1729 году, узнав, что умирающий колодник Михаил Волков требует священника, верховники, которые руководили следствием, вначале послали к нему чиновников, чтобы «спросить с увещанием, подлинно ль те слова… говорить научали его». Сам же священник получил соответствующую инструкцию от сыска: «И тому священнику приказать – у него, Волкова, при исповедании спрашивать по духовности, правда ли он, Волков, на Федора… и других лиц сказал, что показано от него, Волкова, в роспросе ис розыску… или он то затеял напрасно». Священник потом рапортовал о проделанной им работе: «Показанного Волкова он исповедовал и Святых тайн сообщил и при исповеди по вышеозначенному приказу его спрашивал», а исповедуемый отвечал, что на допросах говорил «самую правду». В 1775 году священник два дня исповедовал (читай – допрашивал) умирающую княжну Тараканову, но не добился нужного признания и ушел из камеры, так и не удостоив ее последнего причастия.

На исповедальном допросе, как и во время увещевания, священнику было запрещено знать «важность», то есть суть преступления. Его задача была предельно узка – добиться раскаяния преступника, подтверждения или опровержения данных им ранее показаний. Хотя все священники были людьми надежными и проверенными, все же иногда – в делах особо важных – им не доверяли. Тогда во время совершения таинства исповеди возле священника сидел караульный офицер или канцелярист и записывал исповедальные слова: «А потом оной роспопа Петр, будучи в болезни, по исповеди, при отце своем духовном, да при караульном обер-офицере сказал…».