Держава богов

– Не то чтобы попроще. Их природа больше настроена на земную жизнь, ведь они родились уже после создания смертных, и…

– Да знаю я, – с вернувшимся раздражением перебила она. – Слушай, люди в этом городе давно уже живут с твоими собратьями бок о бок. Мы знаем, что у вас к чему, так что не надо меня просвещать. – Она опять вздохнула и покачала головой. – Я знаю, ты должен действовать, как велит твоя природа. Верно? Но мне-то проказы и шуточки не нужны, мне денег надо. Если хочешь сотворить что-нибудь ценное, продавай это сам, потом мне деньги отдашь, всего-то делов. Главное, постарайся не высовываться, хорошо? И отвяжись от меня до тех пор. Пожалуйста!

С этими словами Гимн повернулась и зашагала прочь. Не так быстро, как прежде, – успела поуспокоиться. Я провожал ее взглядом, чувствуя себя несколько не в своей тарелке и пытаясь сообразить, каким способом, во имя всех преисподних, я собирался добыть для нее деньги. Ибо она была права: честная игра есть такая же основа моей природы, как и бытие ребенком. И если я ничего не сделаю с тем, что невольно ей причинил, это сотрет еще толику того детства, что ей еще осталась. Если бы я поступил нечестно до своего преображения, я бы заболел. А если поступлю теперь? Я понятия не имел, чем такое кончится, и выяснять не собирался.

Стало быть, деньги придется добывать какими-то способами, принятыми у смертных. Но будь здесь так просто найти работу, стала бы та же Гимн рыться в мусорных кучах и вытачивать ножи из осколков стекла и битых тарелок? Что хуже, я совершенно не знал города в его, так сказать, нынешнем воплощении. И не имел никакого понятия, где начать поиски заработка.

Поэтому я снова потащился следом за Гимн.

Утренние улицы были тихими и пустыми. Я шел вперед, приняв смутный, сумеречный облик. Пока я баловался с мусорщиками, миновал рассвет, и я чувствовал, как вокруг меня просыпается город: начало дня ускоряло биение его жизни. Призрачно-белые здания, давно не видевшие свежей краски, но выстроенные добротно и прочно и по-прежнему красивые даже в запущенном состоянии, проступали из темноты по сторонам улицы. Я видел лица в окнах – люди выглядывали из-за занавесок. В промежутках между строениями черным силуэтом просматривалось нечто вроде горного хребта: это был один из чудовищных корней Древа. Корни окружали эту часть города, тогда как само Древо высилось севернее. Каким бы ярким ни был погожий день, сюда солнечный свет не проникал ни при каких обстоятельствах.

Потом я завернул за очередной угол и остановился, натолкнувшись на сердитый взгляд Гимн.

Я вздохнул:

– Прости, пожалуйста. Мне очень жаль, честно! Но мне нужна твоя помощь…

Мы сидели в небольшой общей комнате дома, где жила ее семья. Гимн объяснила, что когда-то этот дом был гостиницей. Теперь путешественники здесь не останавливались, и заведение кое-как выживало, время от времени принимая квартирантов на длительный постой. В настоящее время таковых не имелось.

– Это единственный способ, – сказал я, придя к этому выводу за второй чашкой чая. Подавала его мать Гимн, и ее рука с чайником отчаянно дрожала, хотя я изо всех сил старался расположить и успокоить ее. Когда Гимн ей что-то шепнула, она удалилась в другую комнату, но я слышал, как она топчется возле двери и подслушивает. Ее сердце билось очень громко.

Гимн пожала плечами, вертя тарелочку с засохшим сыром и черствым хлебом, которую ее мать, настояв, поставила перед нами. Гимн съела очень немного, а я и вовсе не притронулся к угощению, поняв, что эта еда в доме была почти последней. По счастью, такое поведение укладывалось в понятия о вежливости богорожденных, ведь большинство из нас не нуждается в пище.

– Выбор в любом случае за тобой, – сказала она.

Вообще-то, мне не понравился тот выбор, который она мне предоставила. Гимн подтвердила мою догадку о том, что нынче на работу наняться непросто. Деловая жизнь города последнее время совсем увяла в свете нововведений, благодарить за которые следовало Север. (В былые времена Арамери соорудили бы парочку эпидемий, чтобы повыморить простонародье и создать нужду в работниках. Что ж, безработица, конечно, скверная штука, но в данном случае ее следовало считать признаком прогресса.) Деньги по-прежнему можно было заработать, прислуживая смертным, прибывавшим в город ради паломничества и молитв о благословении от любого из дюжины богов. Вот только немногим захотелось бы нанимать на работу богорожденного.

– Дела могут пошатнуться, – объяснила Гимн. – Твое существование того и гляди кого-нибудь оскорбит.

– Ну да, конечно, – вздохнул я.