Тут они испугались, и я все понял: детки-то заблудились. Мы были в самой нижней части дворца, на тех уровнях под основной громадой Неба, куда никогда не дотягивается солнце. Прежде здесь обитали ничтожнейшие из дворцовых слуг, но теперь их не было. Полы и декоративную лепнину вокруг покрывала толстая пыль, и, если не считать этой парочки, смертных нигде поблизости не наблюдалось. Сколько времени ребята бродят тут в одиночку? Усталые, напуганные, чуть ли не отчаявшиеся…
Свое несчастное состояние они попытались скрыть под маской воинственности.
– Ты объяснишь нам, как выбраться на верхние этажи, – заявила девчонка. – Или отведешь нас туда. – Подумала, вздернула подбородок и добавила: – Сделай это немедленно, или тебе не поздоровится!
Я не выдержал и расхохотался. Просто все идеально совпало: и ее жалкая попытка явить надменную властность, и чрезвычайное невезение, выведшее их прямо на меня… все сразу. Некогда пигалицы вроде нее превращали мою жизнь в ад, гоняя меня приказами туда и сюда и гадко хихикая, а я буквально корчился, но вынужден был повиноваться. Сколько лет я с ужасом ожидал очередной истерики очередного капризного Арамери! Теперь же я был свободен и видел ее такой, какой она была на самом деле, – напуганным маленьким существом, пытающимся подражать манерам родителей. Мысль о том, чтобы попросить желаемое, была ей так же чужда, как и умение летать.
И разумеется, когда я рассмеялся, она надулась, уперла руки в бока и выпятила нижнюю губу именно так, как мне всегда нравилось в детях. (Когда так поступают взрослые, это меня бесит, и я их за это убиваю.) Ее братец, поначалу казавшийся добрее и мягче характером, тоже начал злиться. Нет, что за прелесть! Недаром я всегда так любил мелюзгу.
– Ты должен делать то, что мы велим! – топнула ножкой девочка. – Ты нам поможешь!
Я смахнул невольную слезинку и удобнее прислонился к лестничной стенке, силясь отдышаться от смеха.
– Вы сами отыщете путь в свой долбаный дом, – сказал я, продолжая улыбаться. – И считайте, что вам повезло: вы слишком славные, чтобы вас убивать.
Тут они быстренько захлопнули рты и уставились на меня скорее с любопытством, чем со страхом. Потом мальчик (я уже начал подозревать, что он если и не сильней сестры, то умнее) прищурился.
– На тебе нет метки, – указал он на мой лоб.
Девочка тоже это заметила и удивленно вздрогнула.
– Ага, нет, – согласился я. – Подумать только!
– Так ты не… Значит, ты не Арамери?
Он так сморщился, словно только что произнес несусветную бессмыслицу. «Глокая куздра штеко будланула бокра…»
– Нет. Я не Арамери.
– Так ты новый слуга? – спросила девочка, от удивления забывшая сердиться. – Только что пришел в Небо снаружи?
Я заложил руки за голову и вытянул ноги.
– Вообще-то, я совсем даже не слуга.
– А одет как слуга, – указал пальцем мальчик.
Я удивленно взглянул на себя и понял, что на мне одежда, какую я обычно носил в плену: свободные штаны (в таких бегать удобно), прохудившиеся башмаки и обычная просторная рубашка. Все белого цвета. Ах да, вы, быть может, не знаете: в Небе только слуги каждый день облачаются в белое. Высокорожденные так поступают лишь по особым случаям, а в обычные дни предпочитают яркие цветные наряды. Вот и стоявшая передо мной малолетняя парочка была одета в изумрудно-темно-зеленое. Девчонке – как раз к глазам, да и мальчику весьма шло.
– А-а, вот вы о чем, – сказал я, недовольный, что угодил в ловушку старой привычки. – Ну так вот, я все равно не слуга. Уж поверьте на слово.
– И ты не из теманской делегации, – продолжил мальчик. Он говорил медленно, а в глазах отражалась стремительная работа мысли. – У них единственным ребенком был Датеннэй, и вообще они уже три дня как уехали. И одеты были по-темански. Везде металлические нашивки, а волосы вьющиеся…
– Верно, я и не теманец, – снова заулыбался я, ожидая дальнейших предположений.
– Но ты похож на теманца, – вставила девочка. Она мне явно не верила и показала на мою голову. – Волосы у тебя почти не вьются, глаза пристальные и не раскосые, а кожа темней, чем у Деки…
Я покосился на мальчика, которому явно не понравилось такое сравнение. И я понимал почему. Хотя у него на лбу и красовалась окружность, свидетельство чистокровного родства, было совершенно очевидно: кто-то, скажем так, протащил неамнийские сласти на пир его происхождения. Я, пожалуй, счел бы его выходцем с Дальнего Севера – хоть и знал, что такое решительно невозможно. Черты лица у него в целом были вытянутые, амнийские, но вот волосы – черней тьмы Нахадота и прямые, как раздуваемая ветром трава. А глубокая смуглость кожи не имела никакого отношения к загару. Я видел, как младенцев с подобной внешностью топили, обезглавливали, сбрасывали с Пирса… Или помечали как низкородных и отдавали на воспитание слугам. И ни один из таких не был удостоен метки чистокровного.