Я даже разинул рот. И Дека тоже. И Шахар, которая столбом стояла в объятиях матери, а с ее лица можно было рисовать картину под названием «Потрясение». Ладони Ремат прижимались к ее спине. Она даже опустила подбородок Шахар на плечо. И ненадолго прикрыла глаза. А потом заговорила – с сожалением, не объясняемым никакой актерской игрой.
– Арамери пора меняться, – повторила она. – Я всегда любила тебя, Шахар. Наверное, этого признания недостаточно, и оно наверняка запоздало, но я это признаю, причем радостно и при всех, потому что это тоже часть предстоящих нам перемен. И еще потому, что это правда.
Тут она отстранилась, но ее руки до последнего мгновения оставались на плечах у Шахар. Мне показалось, что ей очень не хотелось отнимать их. Потом она посмотрела на Деку.
Тот стоял, стиснув челюсти и крепко сжав кулаки, хотя вряд ли это видел кто-то, кроме меня. Знаки на его теле полыхали под одеждой черным пламенем предупреждения. Объятий Ремат он вовсе не жаждал. Та вздохнула, чуть кивнув – мол, примерно того и ждала. Ее грусть была настолько очевидна, что я уже и не знал, что вообще думать. Неужели опять какая-то игра? Нет, непохоже…
Тут ее взгляд упал на меня. И задержался. Я с беспокойством подумал, уж не собралась ли она обнимать еще и меня. И решил: если попробует – по заднице шлепну!
– Ты меня с толку не сбивай, мама, – сказала Шахар. – Ты вообще в своем уме? Новый дворец?! Почему ты отсылаешь меня?
Но момент откровенности для Ремат уже миновал. Она вновь напустила на себя непроницаемый вид, соответствующий образу главы семьи.
– Небо – слишком очевидная и лакомая мишень. Всякий, кто жаждет сокрушить мировое влияние Арамери, устремится сюда. Хватит и одного убийцы в маске, прорвавшегося сквозь Врата. Даже если никто не пострадает, слух о том, что наш дом не так уж и неприступен, неизбежно распространится.
Отвернувшись, она проследовала к окну, посмотрела на город внизу, на горы у горизонта. Вдаль крутым изгибом уходила ветвь Древа, ее длина измерялась многими милями. Цветы на ней уже увядали – время цветения Древа миновало. Лепестки опадали и невесомо плыли прочь, кружась в воздушных потоках.
– К тому же среди наших врагов есть божество, – продолжила Ремат. – Поэтому защищаться приходится самыми радикальными методами, ибо мир еще нуждается в нас. Пусть даже сам он думает иначе. – Она обернулась к нам. – Нужно делать поправку на неожиданные обстоятельства, Шахар. Во всяком случае, намерения умереть в скором времени у меня нет!
Шахар, глупенькая и легковерная девочка, испытала явное облегчение.
– Все это прекрасно и замечательно, – сказал я, закатывая глаза. – Вот только возвести тайный дворец, знаете ли, невозможно. Нужна тьма-тьмущая рабочих, снабженцев, кого там еще… Ах да, слуг – иначе Шахар с Декой самим придется выскребать нужники. Здесь, в Небе, вы столько народу точно не наберете, а это значит, что придется нанимать местных. Ну а раз будет задействована такая толпа, никакая магия тайну не удержит. – Я, впрочем, тут же придумал как минимум один способ и тут же озвучил его: – И убить всех не получится.
Ремат вскинула бровь:
– Вообще-то, я могла бы, но, как ты наверняка уже догадался, это породит новые вопросы. В наши дни такое преступление уже не утаишь.
Она язвительно кивнула мне, и я горько улыбнулся в ответ. В былые времена заметать следы зверств Арамери приказывали именно мне.
– В любом случае, – сказала Ремат, – я нашла иной путь.
За окнами клонилось к западу солнце. Оно еще не коснулось горизонта, и до наступления сумерек оставалось добрых минут двадцать. Немного отойдя от потрясения, я понял: именно поэтому она тихо пробормотала молитву о прощении, прежде чем заговорить.
– Йейнэ, – сказала она, – взываю, услышь…
У меня сам собой открылся рот. Шахар ахнула.
– Я слышу, – сказала Йейнэ, возникая перед нами.
И тогда Ремат Арамери, глава семейства, переделавшего мир во имя Блистательного Итемпаса, правнучка человека, ради забавы приказывавшего бросать с Пирса верных Энефы, женщина, чья праматерь некогда довела до смерти саму Энефу, преклонила перед Йейнэ колено и низко опустила голову.
Я подошел к Ремат. Мои человеческие глаза были неполноценны и поддавались обману. Я даже наклонился вплотную. Но нет, это не было ни иллюзией, ни подставой. Ремат никого не пыталась подсунуть вместо себя.
Я поднял глаза на Йейнэ. Та определенно ликовала.
– Нет, – ошарашенно пробормотал я.
– Да, – сказала она. – Ловкий ход, правда?
Потом она повернулась к Шахар и Декарте – те смотрели то на мать, то на нее, то друг на друга. Они ничего не понимали. А я и понимать не хотел.
– Да, – повторила Йейнэ, обращаясь сразу ко всем. – Я выстрою вам новый дворец. А за это Арамери отныне станут поклоняться мне!
17
В сущности, все было просто.