Держатель знака

— Да Вы что, ополоумели, Чернецкой?! — выражая общее возмущение, изумленно воскликнул Юрасов. — Вы хотя бы понимаете, что Вы несете?

— Подпоручик, бывают случаи, когда мальчишество граничит с преступлением, — осуждающе произнес Хрущев. — Да и кто Вам это позволит?

— Разумеется, скорее вы позволите человеку умереть так, чтобы совесть у всех осталась спокойна. А мне наплевать на мою совесть, но я хочу предоставить этой девушке шанс выжить там, где вы предлагаете только «по-человечески» умереть, и в этом я отвечаю словом дворянина и боевого офицера. — Надменное и неподвижное выражение, как упавшее забрало, скрыло Женино лицо. — Полагаю, этого довольно?

Круто повернувшись, Женя вышел, не дожидаясь ответа.

— Это называется «положить шар в лузу», — тонко усмехнулся Раневич. — Выражать несогласие далее можно только у барьера. Его понесло как лошадь.

— Может быть, помешательство и заразительная штука. — В голосе Рындина прозвучала неуверенность. — Но мне что-то начинает казаться, что в этих словах насчет совести какая-то справедливость есть.

— Есть — большевистского пошиба, — брезгливо скривился Юрасов.

— Я врач, — хмуро заговорил Хрущев, — и не все ли мне равно, каков пошиб, если это обернуть в пользу человека?

— Мы знакомы по Германской: Вам не кажется странным, что тогда таких колебаний не возникало?

— Согласен, когда речь идет о себе, приятней чистоплотно истечь кровью, чем использовать грязные бинты. Но предложить, нет, навязать то же самое другому, слабому?

— Превосходно! Давайте перепоручим больную в черт знает какие руки только потому, что это взбрело в голову Чернецкому.

— Знаете, Юрасов, — тонкие губы Раневича тронула легкая улыбка, — я не больше Вашего доверяю соплеменникам Вашей очаровательной питерской приятельницы, но как бы ни велики были мои сомнения, слову Чернецкого я бы без колебаний доверил свою сестру.

54

«Итого — все в порядке. Черт же меня дернул впутаться в не относящиеся ко мне истории с сомнительным моим добром?»

Начинало незаметно смеркаться. Женя углублялся все дальше в осеннюю обнаженность парка, просторную и туманно-прозрачную из-за недавно пролившихся последних дождей, словно подчиняясь инстинкту раненого зверя, отыскивающего укромное убежище. Несколько раз он оборачивался: четкий очерк дворцовых построек, недалеко от которых и стоял оставленный Женей табор, был еще виден, и Женя прибавлял шагу.

Несколько крупных белых ягод «хлопушек», чудом сохранившихся на мокрых ветках кустарника, привлекли его внимание; невольно — по детской привычке — сорвав ягоды. Женя подбросил их на ладони и проследил взглядом их падение, но ковер побуревшей листвы поглотил «хлопушки», прежде чем Женя наступил на них ногой. Словно пытаясь их найти. Женя опустился на колени в дымящуюся осенним тленом листву, но так и замер, напряженно вслушиваясь во что-то, происходящее внутри себя…

«Господи, но не трижды же перерубать один и тот же узелок?.. Мальчишка, слепой котенок, луддит, пытающийся поломать великолепно отлаженную машину, ничего не знал о движущих ее законах… А ну как не выйдет? Ну как не поломаю? Уж слишком легко мне удается пускать ее в ход… Впрочем, tertium datur52. И в крайнем случае я всегда успею прибегнуть к этому tertium». Пальцы расстегнули кобуру. Женя с отчаянной нежностью прижался щекой к прохладному металлу нагана.

55

Северо-западная армия обороняла Нарву, между тем, как в Дерпте, с попустительства Великобритании, начались тайные переговоры большевицкого правительства с эстонцами.

Трижды 7-я армия красных пыталась по приказу Троцкого форсировать Нарову, и трижды была отброшена северо-западниками, измотанными наступлением и отступлением Петроградского похода. Защитникам Эстонии было не ведомо, что чем больше русской крови льется на первый снег, припорошивший крутые берега Наровы, тем больше выторгуют за их спинами эстонцы. После третьего поражения красных нарком Чичерин телеграфировал в Москву, предлагая уступить Эстонии Принаровские и Псковские земли — в обмен на уничтожение армии Юденича. Еще немного, и вечный позор Эстонии — Тартуский мир — будет подписан.

Еще немного — и генерал Лайдонер, гори он в аду до скончания дней, приказом разрешит неслыханного масштаба мародерство. Около тысячи вагонов с провиантом и одеждой, оружием и медикаментами, личными вещами северо-западников будет разграблено эстонцами.

Еще немного, и красные спокойно прекратят тщетные атаки, зная, что на другом берегу Наровы северо-западники попадут не в тыл, что тыла и имущества у них больше нет. Что переправившихся будут разоружать поодиночке, загонят за колючую проволоку. Что у них отнимут хорошие шинели и сорвут золотые нательные кресты.

Еще немного — и Талабский полк — белая кость СЗА — погибнет в ледяной воде, под пулеметами эстонцев с одной стороны, под пулеметами красных — с другой. Немногие уцелевшие свидетели скажут, что красная от крови вода — не поэтический образ.

Северо-западная армия погибала. Отрезанный от фронта Национальный центр еще жил.

56