Держатель знака

Ночные коридоры Чрезвычайки были пусты… Петерс медленно шел из опустевшего зала в свой кабинет. Возвращаться домой уже не имело смысла: час-другой вздремнуть на кожаном диване в углу — и браться за дела… Спросить у дежурного кипяточку? Да нет, черт с ним. Спать. Обе операции, во всяком случае, проведут оперативно… И хорошая мысль — дать в помощь Блюмкину Абардышева. Без большого простора для инициативы такой начнет взбрыкивать, а так он надежен, очень надежен… С утра — созвониться с Зиновьевым… Затея с минированием в … душу мать… Какого … минировать город — его просто нельзя сдавать… Нет, Сталин, не Зиновьев, а Сталин гнет верную линию против циковского сепаратизма… Ладно, своих на это не давать… Пусть кем хочет минирует, трепло… Ладно, спать… Спать…

Зампред швырнул пиджак на диван.

А если еще попробовать соединиться с Красной Горкой?

— Алло!! Красную Горку! Шумы в трубке.

— Тамошняя телефонная станция не отвечает… Сейчас! Кажется, начали…

Совсем вдали:

— Красная Горка.

— Красногорскую Чека!

— Говорите!

— Алло?

— Артемьева!

— Подойти не может — взят под арест! — перекрывая телефонные шумы, бодро отчеканил чей-то энергический голос.

— На каком основании?! Кто у аппарата?

— А на проводе кто?

— Мать твою… Петерс на проводе! Что вы все там… что ли?! Почему была прервана связь?

— Связь-то? Да бои на территории шли, вот и нарушилась! — весело и охотно прокричал в трубку собеседник.

— Тьфу ты! Порядок навели?!

— Еще как навели-то, Яша, спи спокойненько! И как это я тебя, голуба-душа, сразу не признал? Да и ты хорош, мог бы и вспомнить, как ручку жал…

— Кто у аппарата, я спрашиваю?!

— Граф Зубов у аппарата. — Голос неожиданно сделался ближе и отчетливее, и в его откровенно жизнерадостных интонациях проступило петербургски изысканное проскальзывание буквы «р». — А теперь, Яша, слушай и на ус наматывай. Относительно той части гарнизона, которая осталась на территории форта…

— Что?!

— Je veux dire42, кого рыбы не стрескали. Et bien, комендант форта поручик Неклюдов приказывает органам Чеки и частям Красной армии оставить Петроград к завтрашнему утру. В случае неповиновения будут расстреляны триста пятьдесят коммунистов и командиров, находящихся в наших руках. Мы их покуда в док согнали, чтоб пейзажу не портили. Et bien — Питер возьмем, пленных из коммунистов брать не будем! Обожди-ка минутку… — Петерс расслышал, как где-то далеко, на другом конце провода, собеседник поднял трубку другого телефонного аппарата. — У аппарата! А, Неклюдов! А я тут как раз твои пожелания в питерскую Чеку передаю… Что? Не слышу? А, конечно, не выполнят! Но не суть — главное, чтоб в штаны наложили! Ну! — В аппарате послышался смех, и на мгновение раньше, чем собеседник перехватил прежнюю трубку, Петерс вспомнил широкоплечую и могучую фигуру и красивое наглой, веселой красотой лицо московского анархиста. «Можешь попросту Графом, как меня свои кличут». — Так о чем я, бишь? Из коммунистов пленных брать не будем, из комиссаров — само собой. Так что au revoire, товарищ Петерс, до скорого! Приветы и поцелуи!

В трубке загудел отбой.

Услышав этот гудок, Олька Абардышев вдребезги разбил бы телефонный аппарат. Яков Блюмкин помчался бы с маузером вымещать ярость в подвалах. Но Петерсу сослужили службу присущий ему флегматический, нечувствительный к унижению темперамент и основательная усталость: зампред остался спокойным.

«Социалистическое отечество в опасности!» — раздраженно подумал он. — Как будто кто и без него этого не знает!..»

А поспать не придется.

— Смольный! Сталина!

35

Тоненькие пальчики Тутти засовывали в папиросный мундштук туго свернутую полоску бумаги.

«ГЕНЕРАЛУ РОДЗЯНКО ИЛИ ПОЛКОВНИКУ С. ПРИ ВСТУПЛЕНИИ В ПЕТРОГРАДСКУЮ ГУБЕРНИЮ ВВЕРЕННЫХ ВАМ ВОЙСК МОГУТ ВЫЙТИ ОШИБКИ, И ТОГДА ПОСТРАДАЮТ ЛИЦА, СЕКРЕТНО ОКАЗЫВАЮЩИЕ НАМ ВЕСЬМА БОЛЬШУЮ ПОЛЬЗУ ВО ИЗБЕЖАНИЕ ПОДОБНЫХ ОШИБОК ПРОСИМ ВАС, НЕ НАЙДЕТЕ ЛИ ВЫ ВОЗМОЖНЫМ ВЫРАБОТАТЬ СВОЙ ПАРОЛЬ. /…./ В СЛУЧАЕ СОГЛАСИЯ ВАШЕГО БЛАГОВОЛИТЕ ДАТЬ ОТВЕТ ПО АДРЕСУ, КОТОРЫЙ ДАСТ ПОДАТЕЛЬ СЕГО. ВИК» 43.

— Готово, дядя Юрий.

— Молодец. — Некрасов подбросил на ладони обыкновенную на вид папиросу и, положив ее в портсигар, передал его Никитенко. Алексей молча кивнул, пряча портсигар в карман.

— Ну что же, подпоручик… Счастливо вам добраться.

— Возвращайтесь скорее, дядя Алеша!

На вошедшего Сережу Некрасов взглянул не сразу.

— Я не предполагал, что мне придется напоминать Вам о дисциплине оперативных групп, Ржевский, — наконец холодно начал он. — В восьмом часу вечера был дан приказ расходиться поодиночке из квартиры военспеца Останова. Сейчас — второй час ночи. Ступай спать, Тутти, тебе уже давно пора ложиться. Итого, Вы отсутствовали более шести часов. Ваш поступок в других условиях завершился бы домашним арестом.

— Я приношу Вам свои извинения и заверяю, что этого не повторится впредь, г-н штабс-капитан! — отчеканил Сережа.

— А я уж подумал было, что мне, как Вишневскому, не придется проститься с Вами, г-н прапорщик, — улыбнулся Никитенко.

— А Вы отправляетесь через фронт, г-н поручик? И Вишневский уже отправился? Вот это срочность…