Держать стену

Рамиль был больше не нужен. Он и с самого начала был не нужен, но его навязал староста. Как еще употребить бестолкового парня, способного, однако, запомнить и доложить? Колонисты себе на уме и подозрительны без всякой причины, как типичные деревенские, живущие на отшибе. Их далекие потомки, возможно, станут другими, но только если Земная Федерация найдет вескую причину вкладывать средства именно в этот передовой форпост, а не в какой-нибудь другой. Однако вряд ли. Теория вероятностей не на стороне колонистов. И Лига, и Уния, и Федерация стремятся расширить свои владения по максимуму, прозорливо ожидая решающего спора о том, какой альянс будет доминировать в Галактике. Все, что пригодно для заселения и освоения, будет заселено и освоено, а дальше — кому как повезет. Богатые ресурсами и выгодно расположенные колонии будут процветать, а доля остальных, коих большинство, — прозябание. Иные богатые колонии со временем скатятся в упадок, а некоторые, напротив, поднимутся из ничтожества до полного благополучия, а то и — чудеса ведь иногда случаются — до сказочного расцвета. Не угадаешь. Известно лишь, что в лотерею выигрывают немногие.

Пока же Земля сбрасывает в колонии демографические излишки, отнюдь не самые качественные. Крестьянская беднота, сомнительные личности из городских низов, польстившиеся на посулы бездельники, искатели удачи, ссыльные правонарушители — всех в кучу и сюда, на фронтир. Несколько поколений шаткой жизни, вечная нехватка того и этого, разгул бандитизма при бессилии администрации, медленная и мучительная выработка жестких правил, неизбежный отстрел двуногих хищников — и потомки люмпенов превращаются в добропорядочных хозяев, мирных туповатых фермеров, ни к чему особо не стремящихся. Ну разве что к тому, чтобы их дома и посевы были чем-то ограждены от скатывающихся на них со склона грязевых лавин…

Чем? Интересный вопрос. Конечно же, решаемый, и момент подготовки к выбору наилучшего решения — самый интересный и волнующий.

Даже для человека.

Дожидаясь, пока его неразговорчивый спутник вдоволь насмотрится на озеро, Рамиль топтался на месте, ковырял в носу, кряхтел невесть зачем. Подобрал камешек, с силой запустил его в озеро и полюбовался разбегающимися кругами. Вздохнул — громко и демонстративно. Покашлял.

— Назад нам как бы не пора ли? — И вместо ответа услышал вопрос:

— В озере есть жизнь?

— Не-а.

— Землетрясения у вас бывают?

— Чего? А, бывают. Редко. Слабые.

— Насколько слабые?

— Ну… посуда как бы звенит. У бабки, значит, Анны в прошлый раз оконное стекло треснуло…

— Стой тут.

И без этих слов Рамиль ни за что не полез бы вниз. Одиноко торча на гребне, он наблюдал, как его спутник спускается к воде по опасному обрыву, ловко и как-то чуднО перебрасывая себя с уступа на уступ. Вот он достиг воды, вот зачем-то зачерпнул ее горстью и набрал в рот… пополоскал… выплюнул… начал карабкаться обратно.

— Пошли, — только и сказал.

Глина, держащая на склоне большие валуны и камни поменьше, с прошлого сезона дождей сама стала как камень, но все же Рамиль нашел, где поскользнуться. И был тут же подхвачен под мышки и удержан твердой рукой.

— Уф-ф! — выдохнул он, повращав глазами. — Спасибо!

— Благодарности не требуется.

Другой бы давно понял, в чем дело, но Рамиль, не отличающийся сообразительностью, все еще тупил.

— Чего это не требуется? Почему?

— Это моя обязанность.

— А! — прозрел Рамиль, и в его голосе смешались в равных долях любопытство, разочарование и легкий испуг. — Так ты… вы… значит, как бы прораб?

Время шло, не одаривая почти никакими эмоциями. Зачем они? Что человеческое, то и оставьте людям. Только люди способны бросить дело из-за какой-нибудь странной фантазии, продиктованной чем угодно, кроме разума, и сотворить любую глупость. Ничто — ну почти ничто — человеческое не чуждо и прорабам, но только не отказ от здравого смысла. В эмоциях же только один смысл: они хороши, когда помогают в работе. Если нет, то они не нужны вовсе.