Деррида

В этот период Деррида разрывается между необходимостью готовиться к конкурсу и своей все большей увлеченностью Хайдеггером, уже довольно заметной в дипломной работе о Гуссерле. Хотя Жан Бофре читает порой лекции в Школе, он никогда не ссылается в них на Хайдеггера, главным французским представителем которого он, однако, является. Поэтому именно вместе с Жераром Гранелем, уже прошедшим агрегацию, но постоянно бывающим на улице Ульм, Деррида начинает заниматься Хайдеггером, читая его на немецком. Гранель, занимающий по отношению к нему «довольно-таки покровительственную» позицию, входит в небольшую группу «редких аристократов, посвященных в Хайдеггера», которые его одновременно притягивают и раздражают. Об этом Деррида вспомнит в связи со смертью Гранеля: «Я мог легко испугаться практически кого угодно, но особенно пугался его, порой до оцепенения. Перед ним я всегда чувствовал себя каким-то простолюдином французской культуры и философии в целом»[161].

Весной 1955 года остается совсем немного времени до письменных экзаменов для агрегации, и Деррида страдает от тех же страхов, что и в момент поступления в Высшую нормальную школу. Конкурсы остаются для него такими «ужасными испытаниями, мгновениями тревоги и усталости», каких потом у него уже никогда не будет. «Угроза гильотины, по крайней мере так она ощущалась, сделала для меня эти годы адскими. Это прошлое было очень болезненным, я, если говорить без обиняков, никогда не любил Школу, я всегда чувствовал себя в ней плохо»[162].

В начале мая Деррида находится в таком физическом и нервном состоянии, что вынужден проконсультироваться у незнакомого врача на улице Кюжа, который прописывает ему сочетание амфетаминов и снотворных, дающее катастрофические результаты. Жаки, охваченный дрожью, вынужден прервать третий письменный экзамен, сдав лишь начало своей работы с довольно неопределенным планом. Это не помешало его допуску к устным экзаменам, на которых его первым же и завалили. В письме, отправленном ему на следующий день после получения результатов, Морис де Гандийак говорит, что сожалеет об этом провале тем более потому, что сам он и его коллега Анри Биро открыли для Деррида «кредит доверия», дав черновику, «по правде сказать, бесформенному», представленному Деррида на третьем экзамене, достаточно высокую оценку, чтобы он мог сдать устные экзамены. К сожалению, эта вторая часть экзаменов на звание агреже прошла не лучше первой:

Мои коллеги должны были высказать вам причины сурового отношения к тому из ваших объяснений Декарта, которое показалось совершенной невнятицей, и к вашей лекции, где вы странным образом сосредоточились на философе, который – один из немногих – почти ничего не говорил о смерти. Ваш талант никоим образом не ставится под сомнение, и, как это случается каждый год – таков закон агрегации, – мы должны были принять кандидатов, чье интеллектуальное «качество» значительно уступает качеству подобных жертв письменного или устного экзамена, но которые при этом сыграли в эту игру и добились успеха благодаря пониманию задачи и терпению. Не забывайте о том, что «урок» на агрегации – это не упражнение в виртуозности, а прежде всего школьная работа, которая должна быть доступна для учеников, но это не мешает вам, быстро проговорив то, что вы сказали бы в собственном классе, обратиться потом к комиссии[163].

Свое письмо Гандийак завершил всяческими ободрениями, напомнив, что и Сартр тоже при первой попытке провалился. Другой член жюри – Фердинан Алкье высказался более сухо, порекомендовав Деррида «немного подучиться», то есть посещать Сорбонну регулярнее и выработать более многосторонний философский подход. «Три ваших сочинения на деле составляют одно, вы страдаете от идеинои „мономании“», – заявил он ему[164].