Дерьмо

Драммонд отворачивается и начинает рассматривать трещину на плитке пола. У нее прямо-таки талант извлекать плохие новости прямиком из воздушных волн. Ладно, в ближайшее время работы по этой части ей хватит. Кроме шуток.

Чертов семинар, на хуй он мне сдался. Но приходится подчиняться, и мы отпускаем телок и вместе с Гасом топаем в столовую. Ленч получается короче обычного. Блондинка сидит за противоположным столиком с парой таких же штатских телок. Я уже собираюсь подойти и поздороваться, но Драммонд вертится вокруг, как пеликан, и мы с Гасом понимаем, что покою она уже не даст, пока не затащит на свой гребаный семинар.

— Не вижу никакого смысла в этих занятиях. Пустая трата времени, — говорю я, запивая булочку кофе. — Может быть, прямо сейчас в Пилтоне убивают какого-нибудь бедолагу, а мы тут груши околачиваем с чокнутыми идиотками.

— Ну что ты на них набрасываешься, Роббо, — откликается Клелланд. — Дай девчонкам шанс, мы же еще не начали.

Клелл тот еще тип. Сморщенная физиономия пьянчуги, короткие, непонятного цвета волосы и вечно красный нос. Обвислые щеки. От него всегда несет застарелым запашком выдохшегося лосьона, скрывающего бесчисленные грехи. Я-то знаю.

— Послушай, Клелл, подумай, сколько лет мы отдали этой службе. А теперь представь, что девчонка, у которой под юбкой ветер гуляет, идет в колледж, получает степень по какой-то гребаной социологии, проходит ускоренные курсы по подготовке управляющего персонала и начинает зарабатывать столько же, сколько и мы, те, кто всю жизнь вставал под пули, чтобы эти недоумки не поубивали друг друга. Однако ж она составляет документ, определяющий, как должен вести себя страж порядка: «будьте внимательны и добры к черным, пидерам и таким вот дурам, как я». И все ее поддерживают! Потом приглашают эту расфуфыренную дамочку с американским акцентом сюда, чтобы она объяснила, как мы должны делать свою работу, как общаться с прессой и прочее, и прочее. А потом — сюрприз! — вот вам еще один бланк для заполнения! Отлично! Как все мило!

Кстати… Надо заполнить бланк «ОТА 1–7» по сверхурочной.

— Да уж, — говорит Гас Бэйн, — Шотландия — страна белого человека. Всегда такой была и всегда такой будет. По крайней мере таково мое мнение, а я уже слишком стар, чтобы меняться.

Он жизнерадостно усмехается. Хороший он парень, старина Гас.

— Точно, Гас. Помню, мы с Кэрол и малышкой Стейси ходили на «Отважное сердце». Много ли черных и желтых защищали тогда цвета Шотландии? То же и в «Роб Рое», и в «Брюсе».

— Верно, — соглашается Энди Клелланд, — но это было давно, а сейчас времена другие.

— Другие… Мы построили эту гребаную страну. Черных и желтых не было ни на Баннокберне, ни на Куллодене[5], когда дела шли туго. Это наша кровь, наша земля, наша история. А теперь они хотят пролезть сюда бочком, пожать наши плоды да еще и пристыдить нас за прошлое! Да мы были долбаными рабами еще до того, как всю эту срань загнали на корабли и отвезли в Америку!

В зале нас встречает узкоглазая пташка Сунь Юнь, или как ее там, в деловом костюме.

— Для начала я хочу дать вам упражнение на свободные ассоциации. Говорите то первое, что придет в голову, не задумываясь.

Она поворачивается и пишет на доске:

ЧТО ДЛЯ ВАС ОЗНАЧАЕТ РАСИЗМ?

— Дискриминация! — кричит Клелл.

Китаёза заметно возбуждается, кивает и быстро записывает слово на доске.

Гиллман надувает щеки — похоже, сучка ему не нравится.

— Конфликт! — резко бросает он.

Пока она снова записывает, Клелл говорит:

— А может, и не конфликт. Может, гармония.

Гиллман на него не смотрит.

— Ты подумал о лаке для волос, — подает голос Гас Бэйн.

Тут встреваю я и говорю:

— Она не пользуется лаком «Гармония».

Ребята смеются, даже Даги Гиллман улыбается.

Малышка поворачивается и повышает голос:

— Я думаю, Энди… вы ведь Энди? — Клелланд кивает. — Я думаю, Энди затронул важный пункт. Мы, полицейские, в силу специфических условий нашей работы привыкли видеть общество, раздираемое конфликтами, но в реальности расовые отношения в Британии характеризуются гораздо большей гармонией, чем какие-либо другие.

— Это же брэнд, лак для волос, — говорю я.

На сей раз никто не смеется, и я чувствую себя в изоляции.

По крайней мере птичка, похоже, огорчается, а мне только того и надо. Она смотрит прямо на меня и спрашивает:

— А что термин «расизм» означает для вас… — ее взгляд перемещается на бирку с моим именем, — Брюс?

— Для меня он не означает ничего. Я ко всем отношусь одинаково.

Бэйн выдвигает вперед подбородок и демонстративно хлопает в ладоши.

— Что ж, весьма похвально, — чирикает птичка, — но разве вы не замечаете расизма в других?

— Нет. Это их взгляд на мир. Человек должен нести ответственность за свое поведение, а не за поведение других, — отвечаю я.

Получилось хорошо. Эти дуры говорят на своем особом, обезличенном языке, и мне почти удалось попасть в струю. К тому же, похоже, Сунь как-ее-там и сама так считает.

И тут выскакивает Аманда Драммонд.