Дерьмо

Не давайте им «экстази»! Не надо, чтобы они танцевали! Пусть умирают унылыми, шатающимися, отупевшими! Только сделайте покрасивше! Пусть фиолетовая банка смотрит на них с афиш и растяжек. Главное — держите подальше настоящее, то, что им действительно нужно.

(0000000 В Пеникуике тебе жилось лучше. Бабушка постоянно пребывала в алкогольном ступоре и была добра, иногда приезжала мать. Изредка она даже привозила с собой твою сводную сестру. Мистер Робертсон не должен об этом знать, повторяла она. Со временем непреходящее выражение жалости на ее лице начало вызывать у тебя такое отвращение, что ты даже подумал, не стоит ли известить Иена Робертсона о том, что ты видел его малышку. 00000000000000000000000000000000000000000000)

И белая каледонская раса пройдет по Земле, как колесница Джаггернаута… как та штука с альбома какой-то дерьмовой металлической группы… забыл название…

(00000000000000000000 Когда девочка подросла, мать перестала привозить ее с собой. Потом у нее родился еще один сын, и визиты стали реже, а потом и прекратились совсем. Для тебя это прошло почти незамеченным. В школе ты вел себя тихо, много работал, и учителя были тобой довольны. А вот с ровесниками отношения не складывались. Ты не мог дождаться, когда же вырастешь. Ты хотел быть большим и сильным. Ночью приходили кошмары. Ты спал с включенным светом. Всегда. Однажды ты отправился с бабушкой в церковь, где признался священнику в своих грехах. Бабушка по-своему любила тебя, но с твоей матерью, своей дочерью, ладила не очень хорошо.)

Кэрол, ты стоишь там а я заряженный кокаином и алкоголем заламываю тебе пальцы и ты смотришь на меня большими глазами в которых уже нет страха а есть что-то другое что-то жуткое и я стараюсь вспомнить почему мне нужно остановиться и стараюсь вызвать в себе чувство которое бы заставило меня остановиться прежде чем до того как

до той пощечины

твой крик уже другой в нем больше отчаяния и боли

я заставил тебя почувствовать а сам

не почувствовал ничего

Как оно?

Но сделал это не я. Доля вины лежит на каждом из нас.

Мы в состоянии справиться с пустотой. Слишком хорошо мы ее знаем, чтобы позволить ей выбить нас из колеи. Другое дело холод. Центральное отопление, похоже, вышло из строя. Контрольная лампочка лопнула. Кэрол знала, что делать в таком случае. Мы, я, мы прикидываем, не растопить ли камин, но это же столько возни: принести уголь, найти спички, приготовить щепу для растопки…

Нет.

Пару раз мы подходили к двери Тома Стронака, однако на стук никто не отзывался. При этом Джули там — телевизор работал. Новогодняя игра. Стронак, конечно, на поле. Нет, в газетах сообщили, что его в состав не включили. Впрочем, он, наверно, все равно там. Мы решаем предпринять вылазку в «Сейфуэй». За продуктами.

Идем, глядя строго перед собой. Ворочать головой мы не можем из-за гипсового воротника.

В холодном воздухе слышно наше дыхание, глубокое, ритмичное. Оно вводит нас в состояние, близкое к трансу. Живем. Мы все еще живем. Мы в супермаркете. Дышим. Банки и пакеты на полках для нас всего лишь цвета и формы. Мы не способны распознавать продукты или читать этикетки. Если брать по одному предмету от каждой группы, то, возможно, попадется то, что надо.

Это.

То.

Это.

— Детектив-сер… Мистер Робертсон…

Голос откуда-то сбоку.

Поворачиваюсь и вижу женщину. В ней есть что-то…

…на ее лице широкая улыбка. У нее красивые волосы и очень белые зубы. На ней джинсы и бежевый свитер-поло под коричневой кожаной курткой. В глазах грусть.

Кто она? Бессонница и голоса в голове, требующие внимания… уважения, совсем меня доконали, и я едва способен соображать.

— Здравствуйте, как дела? — говорю я, и это все, что я могу сказать.