Эви преклонялась перед музыкантами, но сама была бездарна, поэтому усиленно искала талант в своих детях. Она мечтала, чтобы Блоссом пела, Пол Джонз играл на скрипке, а Вилл-младший – на пианино. Но в детях музыка даже не ночевала. Эви взяла быка за рога. Они полюбят музыку, хотят того или нет. Если родились без таланта, то, может, удастся талант в них вдолбить, приложив усилия. Она купила Полу Джонзу подержанную скрипку и договорилась за пятьдесят центов в час об уроках с педагогом, который называл себя профессором Аллегретто. Он научил младшего Флиттмана извлекать из скрипки чудовищные визжащие звуки, а в конце года задал пьесу под названием «Юмореска». Эви обрадовалась тому, что сын начал разучивать пьесу. Гораздо лучше, чем играть бесконечные гаммы… ну, немного лучше. И Эви увеличила свои амбиции.
– Поскольку мы уж все равно купили скрипку Полу Джонзу, малышка Блоссом тоже может брать уроки. Будут упражняться оба на этой скрипке, – сказала она мужу.
– Надеюсь, по очереди, – мрачно заметил тот.
– Разумеется, – надменно ответила она.
Так из семейного бюджета каждую неделю стали изыматься еще пятьдесят центов, Блоссом зажимала их в кулаке и неохотно отправлялась на урок музыки.
Однако выяснилось, что профессор Аллегретто применяет при обучении девочек несколько странный метод. Заставляет их снимать туфли и чулки и стоять на зеленом ковре босиком, пока они пилят смычком по струнам. Вместо того чтобы отбивать ритм или исправлять постановку пальцев, он весь час сидел как завороженный и не отрывал взгляда от их босых ног.
Однажды Эви обратила внимание, как Блоссом готовится к уроку музыки. Девочка сняла туфли, чулки и тщательно вымыла ноги. Эви сочла такую чистоплотность весьма похвальной, но немного удивилась:
– Почему ты моешь ноги?
– Потому что иду на урок музыки.
– Но ты ведь играешь руками, а не ногами.
– Так стыдно же стоять перед профессором с грязными ногами.
– Он что, способен видеть сквозь туфли?
– Вряд ли, а то бы зачем он заставлял меня снимать туфли и чулки тоже.
Эви подпрыгнула как ужаленная. Она не слышала про Фрейда, и ее скромные познания в вопросах пола не содержали сведений о подобных извращениях. Но здравый смысл подсказал ей, что не надо платить профессору Аллегретто по пятьдесят центов в час и ходить к нему на уроки. На этом музыкальное образование Блоссом завершилось.
Пол Джонз на расспросы Эви отвечал, что профессор никогда не просил его ничего снимать, кроме шапки. Ему было дозволено продолжить музыкальное образование. Через пять лет он играл на скрипке почти так же хорошо, как его отец, который не брал никаких уроков, но умел играть на гитаре.
В том, что не касается музыки, дядя Флиттман был дурак дураком. Он никогда ни о чем не говорил, кроме козней Барабанщика, на котором развозил молоко. Флиттман с Барабанщиком враждовали уже пять лет, и Эви надеялась, что скоро у кого-нибудь из них лопнет терпение.
На самом деле Эви любила мужа, хотя не могла удержаться, чтобы не передразнить его. На кухне у Ноланов она изображала Барабанщика, а потом очень точно показывала дядю Флиттмана, который пытается повесить на шею коню мешок с овсом:
– Вот так стоит конь под уздой, – Эви наклонилась и головой почти коснулась колен. – Тут Вилл подходит с мешком. Уже хочет надеть его, как конь поднимает голову.
Эви с лошадиным ржанием вскинула голову, совсем как лошадь.
– Вилли стоит, ждет. Конь снова опускает голову. Кажется, больше никогда не сможет ее поднять. Делает вид, что у него тело вообще без костей. – Голова Эви болтается так бессильно, что даже страшно. – Но как только Вилл протягивает мешок, конь опять вскидывает голову.
– И чем кончилось? – спрашивает Фрэнси.
– Пришла я и повесила мешок с овсом. Вот чем кончилось.
– Тебя Барабанщик послушался?
– Еще как, – Эви ответила на вопрос Кэти, потом повернулась к Фрэнси: – Не просто послушался, а шагнул навстречу, когда увидел меня, и сунул морду в мешок, даже не дожидаясь, пока я его повешу. Еще бы он меня не послушался, – гордо сказала она, потом снова повернулась к Кэти: – Ты знаешь, Кэйт, иногда мне кажется, что муж ревнует Барабанщика ко мне, потому что Барабанщик меня любит.
Кэти взглянула на нее, приоткрыв рот. Потом начала хохотать. Эви тоже рассмеялась, и Фрэнси тоже смеялась. Две сестры Ромли и Фрэнси, наполовину Ромли, стояли и хохотали: для них не составляло тайны то, что мужчина – существо слабое.
Таковы были женщины из рода Ромли: Мария, ее дочери, кроме Элизы-Урсулы, и ее внучка Фрэнси, которая тоже росла настоящей Ромли, хотя и носила фамилию Нолан. Все стройные, хрупкие, с внимательными глазами и нежными трепетными голосами.
Но сделаны из тонкой, невидимой глазу, стали.
В роду Ромли рождались сильные женщины с характером. В роду Ноланов рождались слабые мужчины с талантом. Род Ноланов вымирал. С каждым поколением мужчины Ноланы становились все красивее, притягательнее и нежизнеспособнее. Они имели обыкновение влюбляться по уши, но увиливали от женитьбы. Это была основная причина вымирания.