Порой посреди чистого поля возникали остановки, похожие на мавзолеи древней цивилизации – монументальные, странной формы, украшенные грубыми узорами или наполовину осыпавшимися мозаиками, где угадывались трубящие в горны то ли пионеры, то ли герольды, то ли ангелы.
На одной такой остановке сидел человек без головы. Митя отшатнулся от грязного стекла, в которое всю дорогу стукался лбом, стараясь получше рассмотреть пейзажи. Но, приглядевшись, понял, что человек просто натянул на голову куртку, застегнутую до самого ворота, и спит внутри, как в скворечнике.
Однако неприятное впечатление не уходило, и привычная тоска выдернула Митю из солнечного дня и бросила в свои сырые застенки.
«Газель» медленно, вздрагивая всем телом, карабкалась в гору. По обочине шла молодая женщина в черном городском пальто, таком нелепом на фоне цветущих полей. Еще нелепее были высокие каблуки, с которых она при каждом шаге соскальзывала то в одну, то в другую сторону, по-птичьи взмахивая руками, чтоб не упасть. По неуверенному, пунктирному рисунку ее походки Митя понял, что дело не только в неудобной обуви. И тут же – с тяжелым стыдом – увидел, что все пальто облеплено придорожным сором: соломой, сухими листьями, а на спине – как нарочно – болтается обертка от мороженого. Женщина плакала, сморкалась в кулак и вытирала о себя пальцы.
Тут «газель» резко вильнула вбок, и Митя едва не вылетел в проход.
– Во дают, черти! – заорал водитель, выкручивая руль.
С другой стороны, прямо по проезжей части, брел на полусогнутых непослушных ногах мужчина невнятной наружности. Он то и дело наступал на волочащийся по земле конец синего клетчатого одеяла, в которое был завернут грудной младенец, – и тоже плакал.
– Опять Пахомов у своей шалавы дите отбирает, – зашумели пассажиры. – А сам-то! Того гляди выронит!
– Остановите! – слабо крикнул Митя.
– Рано тебе еще! – шофер мельком глянул на него в расколотое зеркало и прибавил скорость.
Весь оставшийся путь Митя так и сяк крутил в голове эту фразу. То ли рано лезть непрошеным помощником в чужую беду – не дорос еще, только хуже сделает. То ли рано вмешиваться в здешнюю жизнь, не зная ее подробностей и подводных течений. Кто этот Пахомов? И кто эта женщина? И что творится между ними – у всех на глазах, но никому, кроме них двоих, неясное?
– То рвался выпрыгнуть, а то не выгонишь! Приехали! Слезай! – позвал водитель, и Митя, очнувшись, увидел, что «газель» стоит посреди большого села, что дверь открыта и в нее вот-вот влетит белая бабочка.
Митя спустился на землю, постепенно, как складной метр, разгибая свое длинное тело.
«Значит, он всего лишь имел в виду, что мне еще рано выходить».
– Эй, человек, а ты вообще к кому? – не отставал шофер, белобрысый парень в шлепанцах и обрезанных по колено спортивных штанах, которому явно не давала покоя невыясненная Митина личность. – К дуракам? Или к отцу Константину?
– Почему? – не понял Митя.
– А только к ним чужие приезжают. К остальным – я знаю, кого вожу.
– Какие дураки? – продолжал выспрашивать Митя вместо того, чтобы прямо объявить, кто он и зачем приехал.
«Темнит чего-то очкастый! – насторожился парень. – Может, с проверкой? Да нет, кто такую тетерю по важному делу пошлет?»
– Там у нас, через поле, деревня дураков, – на всякий случай объяснил он. – Иностранцы за нашими психами присматривают. Набрали по интернатам – и сопли вытирают. За бесплатно. Вот мы и говорим – деревня дураков. Одни дураки с другими возятся. Блаженные – с клиническими. А я – Вова.
Парень безо всякой паузы перешел к знакомству, так что Митя не сразу догадался, зачем тот сует ему испачканную мазутом ладонь.
– Очень приятно. Митя, – сообразил он, и тут же осекся: не лучше ли было для солидности назваться полным именем-отчеством?
– Ну, и зачем к нам-то? – не выдержал Вова, видя, что дылда в упор не понимает никаких намеков.
– Учителем вот попробую, – промямлил Митя и чуть было не спросил: «А есть ли у вас школа?», но вовремя спохватился, что это будет совсем по-дурацки.
– От армии косишь?! – обрадовался Вова, наконец-то найдя для Мити понятное объяснение. – А я вот отслужил. И очень доволен. Начальство возил. Мне сам генерал предлагал: «Оставайся, мол, Вова, моим личным шофером». А я, дурак, вернулся. Девка у меня тут. Была. Стерва!
Вова плюнул в пыль и свирепо растер плевок шлепанцем. Митя хотел сказать, что ему уже год как незачем косить от армии, но передумал. Разве он мог четко ответить – не Вове даже, самому себе, – зачем он здесь, в этой деревне, названия которой не знал.
– Вожу вот теперь старух на рынок. А мог бы – генерала! – продолжал сокрушаться Вова. – Ладно, пойдем, покажу тебе школу. Хотя она все равно закрыта.
– Почему?
– Так лето ж! Каникулы.