Деревянные кресты

Съ тѣхъ поръ, какъ онъ намъ это сказалъ, представленіе объ этомъ преслѣдуетъ насъ. Это невозможное наслажденіе заворожило насъ до безумія: пить, пить всѣмъ лицомъ, всѣмъ подбородкомъ, щеками, выпить цѣлое ведро.

Временами Демаши приходитъ въ бѣшенство. — Пить, — разражается онъ, — я хочу пить!

Ни у кого нѣть ни одной капли. Вчера я заплатилъ за кружку кофе два франка, но сегодня тотъ, кто продалъ мнѣ, предпочитаетъ оставить кофе для себя. Однако, въ деревнѣ есть колодецъ: человѣкъ пятнадцать убитыхъ лежатъ вокругъ него. Германскіе стрѣлки, взобравшись на стѣну, сторожатъ и ждутъ, пока подойдетъ, съ цѣлымъ рядомъ фляжекъ на ремнѣ, самоотверженный товарищъ, я мѣтко подстрѣливаютъ его, какъ дичь. Теперь, при входѣ на кладбище, поставили подпрапорщика, и онъ не разрѣшаетъ проходить. За водой ходятъ только ночью.

— А я тебѣ говорю, что пойду, — оретъ Сюльфаръ. — Я предпочитаю, чтобы меня подстрѣлили, чѣмъ подыхать такъ, я чувствую, что сохну весь…

— Не ходи, тебя убьютъ, — говорить ему Лемуанъ.

Тогда Сюльфаръ всю свою ярость обрушиваетъ на него:

— Понятно, тебѣ наплевать, неряха, ты пить не хочешь. Не принято пить, когда торчишь за плугомъ, ты привыкъ не пить на полѣ, парижанинъ въ сабо, свинопасъ…

— Если бы ты сильно хотѣлъ пить, — резонно отвѣтилъ Лемуанъ, — ты не оралъ бы такъ…

И мы садимся, прислонившись къ стѣнѣ, и ждемъ. Воевать, это значитъ только одно: ждатъ. Ждать смѣны, ждатъ писемъ, ждать обѣда, ждать разсвѣта, ждать смерти… И всему приходитъ свой чередъ; нужно только выжидать…

* * *

Кто-то быстро приподнялъ палатку, и въ гробницу проникъ яркій дневной свѣтъ.

— Идите скорѣй, Бреваль раненъ.

Демаши приподнялся. Онъ спалъ, и лицо его было повязано вуалью для защиты отъ мухъ.

— Что? Бреваль?

И не снимая вуали съ разводами, онъ бросился къ часовнѣ, куда притащили капрала.

Бреваль раненъ въ грудь шрапнельной пулей. Онъ лежитъ, голова его на ступенькѣ алтаря, и тревожнымъ взглядомъ большихъ испуганныхъ глазъ онъ смотритъ на товарищей. Замѣтивъ Жильбера, онъ сдѣлалъ ему знакъ головой, какъ бы здороваясь съ нимъ.

— Я радъ тебя видѣть, знаешь.

Демаши дрожащими руками развязывалъ свою вуаль.

— Удобная у тебя штука, — сказалъ ему Бреваль. — Изъ-за этихъ проклятыхъ мухъ нельзя спать. Мы напрасно смѣялись надъ тобой.

Онъ уже усталъ и закрылъ глаза. Несмотря на перевязку, темное пятно на его шинели увеличивается. Его сильно задѣло. Внезапно губы его растянулись, и онъ заплакалъ, зарыдалъ, какъ ребенокъ, и въ судорожныхъ слезахъ его чувствовалась скорбная жалоба.

Жильберъ приподнялъ его голову, положилъ ее къ себѣ на руку, и, склонившись надъ нимъ, заговорилъ намѣренно грубоватымъ голосомъ:

— Что съ тобой?.. Ты же не сумасшедшій. Не надо плакать, не разстраивай себя такъ, что ты. Ты раненъ, это ничего. Наоборотъ, тебѣ повезло, тебя отправятъ вечеромъ на перевязочный пунктъ, а завтра ты будешь лежать въ постели. — Бреваль не отвѣчалъ, не открывая глазъ, и продолжалъ плакать. Затѣмъ онъ утихъ и сказалъ:

— Я плачу о моей маленькой дочкѣ, бѣдная она.

Онъ, молча, пристально посмотрѣлъ на Жильбера, затѣмъ, какъ бы рѣшившись, сказалъ ему вполголоса:

— Слушай, я тебѣ скажу кое-что, тебѣ одному, это порученіе…

Жильберъ хотѣлъ остановить его, заговорить съ нимъ о томъ, какъ его эвакуируютъ, обмануть его… Но онъ покачалъ головой.

— Нѣтъ, мое дѣло кончено. Я хочу, чтобы ты исполнилъ мое порученіе. Поклянись мнѣ, а? Ты отправишься въ Руанъ, повидаешь мою жену… Ты ей скажешь, что она не хорошо поступила. Что меня это очень огорчило. Я не могу тебѣ всего сказать, но она надѣлала глупостей съ помощникомъ, котораго наняла… Ты ей скажешь, что не слѣдуетъ такъ вести себя, ради нашей дочки, а?.. И что я ее простилъ передъ смертью. А? ты ей скажешь…

И онъ снова тихо заплакалъ. Никто ничего не говорилъ. Мы всѣ смотрѣли на него, склонившись надъ нимъ, какъ надъ разверзающейся могилой. Наконецъ, онъ пересталъ плакать, жалоба замерла у него на губахъ, и онъ помолчалъ съ минуту. Затѣмъ онъ стиснулъ зубы, приподнялся на локтяхъ, и, сурово глядя, проскрежеталъ:

— Такъ нѣтъ же! Не хочу… Слушай, Жильберъ, умоляю тебя, съѣзди въ Руанъ. Непремѣнно съѣзди!.. Поклянись мнѣ. И скажи ей, что она корова, слышишь, скажи ей, что это изъ-за нея я подохъ… Нужно, чтобы ты ей сказалъ это… И скажи всѣмъ, что она потаскушка, что она наслаждалась, пока я былъ на фронтѣ… Я проклинаю ее, слышишь, и я хотѣлъ бы, чтобы она подохла, какъ я, вмѣстѣ со своимъ любовникомъ… Ты ей скажешь, что я плюнулъ ей въ лицо передъ смертью, ты ей скажешь…

Онъ тянулся своимъ худымъ лицомъ, страшный, съ красной пѣной въ углахъ губъ.

Жильберъ, блѣдный, старался его успокоить. Онъ бережно обнялъ его за шею и хотѣлъ уложить… Тотъ, обезсиленный, не противился и легъ. Долго лежалъ онъ неподвижно, съ закрытыми глазами, затѣмъ крупныя слезы покатились изъ-подъ его закрытыхъ вѣкъ.

Склонившись надъ нимъ, Жильберъ касался своимъ дыханіемъ его лба и чувствовалъ почти на своихъ губахъ смертный потъ, капельки котораго уже показались у него на вискахъ.