Велъ насъ Морашъ; онъ растерялся, не могъ найти дороги, и мы шли, куда велъ насъ узкій проходъ, преслдуемые снарядами. Между взрывами мы слышали холодный и размренный, какъ на ученіяхъ, голосъ капитана Крюше:
— Ну, Морашъ… Вы оріентируетесь?
Снаряды гнались за нами, какъ будто у нихъ были глаза. Мы шли впередъ, загибая въ сторону, уходили назадъ, но погоня не отставала отъ насъ, мы были оглушены ревомъ и задыхались отъ терпкаго дыма.
При каждой вспышк мы бросались другъ къ другу, головы и ноги наши переплетались, мы прижимались къ краямъ прохода, стараясь втиснуться въ каждую выемку земли. Снаряды взрывались низко, засыпая иногда нашъ путь осколками, и изъ кучи прижавшихся тлъ раздавались крики:
— Охъ, я раненъ.
Растерянные, отупвшіе, мы шагали черезъ тла; толкаясь, продвигались на двадцать шаговъ, потомъ снова становились на четвереньки, согнувъ спину, и лица наши нервно дергались отъ оглушительнаго треска.
— Ну, Морашъ, — снова раздавался голосъ капитана, — правильно мы идемъ? Тт… тт! Вы уврены?
Съ пересохшимъ горломъ шли дальше, не зная куда. Однако, паники не было, какая-то дисциплина сохранялась среди всеобщаго замшательства; одурманенный разсудокъ слегка мутился, какъ бы вырвавшись изъ адской кузницы, но все-таки оставался яснымъ, и между залпами и выстрлами методически передавались приказанія, какъ передаются среди фабричнаго шума распоряженія главнаго мастера.
Наконецъ, мы внезапно вышли изъ полосы обстрла. Сразу воцарилось спокойствіе, и мы замтили, что солнце уже встало. Мы вышли на дорогу, на обоихъ склонахъ которой зеленли густые кусты. Сюльфаръ тотчасъ бросился обшаривать втки.
— Эй, ребята… здсь есть сплыя!..
— Не трогайте меня, не трогайте меня… — повторилъ раненый съ посинвшимъ лицомъ, медленно идя намъ навстрчу. Руки его были раздроблены и висли, какъ дв кровавыя тряпки. Дойдя до насъ, онъ сказалъ безжизненнымъ голосомъ, въ которомъ не чувствовалось даже страданія.
— Я хочу ссть, поддержите меня за шинель.
И, придерживая его за воротникъ, его усадили на выступъ стрльбища; онъ сидлъ вытянувшись, и руки его, превратившіяся въ кровавую массу, едва держались въ разодранныхъ рукавахъ. Носъ у него былъ тонкій, вытянувшійся, какъ будто смерть уже готовилась задушить его.
— Ты поторопился бы на перевязочный пунктъ, — сказалъ ему Лемуанъ, видя, какъ съ рукавовъ стекаетъ кровь.
— Да, я иду туда… зажгите мн папиросу… вложите ее мн въ ротъ…
Его приподняли, и онъ пошелъ, поблагодаривъ кивкомъ головы, машинально шагая, а впереди него шелъ товарищъ, отстраняя столпившихся солдатъ.
— Пропустите, раненый…
Вся рота собралась здсь, передъ четырьмя грубо сколоченными лстницами, она была похожа на огромный живой щитъ изъ сдвинутыхъ касокъ. Безъ сумокъ, со скатанными одялами, съ лопатами на боку, „въ парадной форм“, какъ шутилъ Жильберъ.
По правую сторону отъ насъ рота одного изъ полковъ послдняго призыва только-что взяла ружья на перевсъ; они должны были выйти вмст съ нами въ первую очередь. Вс проходы, вс окопы были переполнены, и стиснутый между сотнями, тысячами людей, каждый, въ какомъ бы настроеніи онъ ни находился, чувствовалъ себя только крупицей среди этой человческой массы.
Одни съ раскраснвшимися щеками, съ блестящими глазами, оживленно разговаривали, охваченные какой-то лихорадкой. Другіе молчали, очень блдные, съ слегка дрожащими подбородками.
Поверхъ мшковъ съ землей мы смотрли на германскія позиція, окутанныя облаками дыма, въ которомъ слышался трескъ выстрловъ; за ними, среди полей, казалось, пылали три деревни, а наша артиллерія все стрляла, и среди непрерывнаго грома нельзя было ничего разобрать. Поля сотрясались подъ этимъ яростнымъ натискомъ, и я чувствовалъ, какъ подъ моимъ локтемъ дрожитъ и колеблется окопъ.
Жильберъ ежеминутно взглядывалъ на часы. Отъ тревожнаго ожиданія у него сжималось сердце, ему хотлось уже услышать сигналъ, выступить сейчасъ же, покончитъ съ этимъ. Онъ подумалъ вслухъ:
— Они хотятъ продлить удовольствіе.
На бруствер, между двумя пучками травы дрались двое наскомыхъ: большой темно-красный навозный жукъ съ жесткой спинкой и голубое наскомое съ тонкими щупальцами. Жильберъ смотрлъ на нихъ, и когда жукъ уже готовъ былъ смять наскомое, онъ опрокидывалъ его на спинку, со лба его упала капля лота на маленькое голубое наскомое, и оно отряхнуло свои пестрыя крылышки.
— Вниманіе, время приближается, — предупредилъ офицеръ справа отъ насъ.
Ближе раздалась команда Крюше:
— Ружья на перевсъ… Гренадеры впередъ.
Стальной трепетъ пробжалъ по всему окопу. Жильберъ, склонившись надъ наскомыми, смотрлъ на нихъ, не слыша біенія своего сердца.
Крюше ршительно подтянулъ ремень у каски. Онъ всталъ на первой ступени лстницы, сооруженной изъ мшковъ съ мукой, и посмотрлъ на насъ.
— Друзья мои… Тт… Тт… За Францію, не такъ ли?… Наступать какъ слдуетъ… Мы сметемъ все съ нашего пути…