Деревянная свадьба

Его обычная манера разговора. Сам и пальцем не пошевельнет, но ведет себя так, будто все на нем держится. Причем с такой непоколебимой уверенностью, что кажется, он и правда так считает. Что в фирме, что в семье. В фирме Нобутакэ теперь нес только юридическую ответственность, а вообще всем заправляла Ясуэ, занимавшая должность заместителя, в последнее же время частично и он. Но Ясуэ никогда не демонстрировала этого и всячески подчеркивала главенство мужа. Нобутакэ со своей стороны, как будто ни о чем и не догадываясь, спокойно принимал этот порядок вещей, и посторонние, как правило, всему верили. Даже он сам порой вдруг задумывался: что, если Нобутакэ только притворяется, будто ни на что не способен, а на самом деле и Ясуэ, и он только исполняют его волю? Другие же если иногда и замечали что-нибудь странное, то, видимо, тут же об этом забывали.

– Я бы выпил, пожалуй. Можно уже наконец? – сдавленным от нетерпения голосом сказал Нобутакэ.

– Сейчас принесу. – Он взял со стола один из поданных официантом бокалов и протянул его тестю.

Глядя, как Нобутакэ цедит вино своими нездорового цвета губами, он подумал, что это лицо красноречиво свидетельствует о полном истощении сил, хотя тестю не было еще и шестидесяти. Сероватую высохшую кожу изрезали мелкие морщины, веки набухли, и только черные глаза еще чуть-чуть светились. Лицо ничего не выражало; скорее, обращали на себя внимание аккуратно причесанные остатки волос, дорогая рубашка и роскошный костюм.

Он припомнил, как Ясуэ однажды по секрету сообщила ему кое-что о прошлом мужа. Как-то за работой они остались наедине, она сказала: «Все равно тебе рано или поздно наследовать фирму, так и быть, расскажу». Выяснилось, что в тридцать с небольшим лет, став хозяином дела после смерти отца, Нобутакэ оказался большим деспотом. Он много работал, но зато без удержу распутничал. Ясуэ выросла в семье финансиста, имевшего безупречную репутацию, и ни с чем подобным прежде не сталкивалась; она пугалась, мучилась, ей было стыдно перед служащими фирмы, иногда казалось, что уж лучше ей было бы его убить. В делах же ему сильно мешала самовлюбленность и прирожденное отсутствие предпринимательского чутья. Когда после войны во второй раз начался строительный бум, он закупил много американского и тайваньского кипариса, но вовремя сбыть не успел и понес большие убытки. Чтобы покрыть их, он пустился спекулировать филиппинским белым деревом, и это нанесло ему еще более сокрушительный удар: и фирма, и вся недвижимость чуть не ушли на покрытие долгов. Спасла дело Ясуэ: она вступила в переговоры с банком своего отца, воспользовалась его деньгами и советом и стала фактической хозяйкой фирмы.

Услышав эту историю, он пришел в восхищение от решительности и энергии тещи, но одновременно и подивился ничтожеству тестя. Правда, Ясуэ всячески скрывала его ничтожество от посторонних глаз, а сам Нобутакэ, должно быть, и не отдавал себе в нем отчета. Но ведь это ужасно – не сознавать, как ты ничтожен, в то время как все вокруг отлично это понимают. Это делает человека ничтожным вдвойне. Может быть, подобная ситуация и не редкость, но уж он-то ни за что не хотел бы в ней оказаться.

Какая, однако, женщина Ясуэ – так относиться к мужу и при этом жить с ним долгие годы… Вероятно, если бы Нобутакэ что и заметил, то не нашел бы в этом ничего особенно оскорбительного. Любовь ли все это питает столько лет, ненависть ли, но только такая глубокая, что и слов не найти.

Глядя на Нобутакэ, он чувствовал невыразимое отвращение и смутную тревогу – наверное, потому, что это были все-таки не совсем чужие для него проблемы.

Уже не надеясь, что Нисина где-либо отыщется, он снова пошел в гардеробную. Там было навалено еще больше, чем прежде, одежды, вещей и подарков. Найти какой-то шелк было явно немыслимо. Но он все-таки забрался поглубже в полутемную комнатку и обнаружил полку, на которую раньше не обратил внимания. На ней лежала плоская коробка с шелковой материей.

Подумать только. Он взял ее и уселся рядом со своим картонным ящиком. Открыл его и достал чурки. Это были прямоугольные куски свежего некрашеного дерева размером с каменную тушечницу для письма кистью или небольшой блокнот, только раза в три толще, и у каждого на обороте было написано тушью название: «криптомерия», «американский кипарис» и тому подобное.

Он достал из коробки несколько кусков шелка и стал обертывать чурки, но сперва понюхал их. Пахло свежим, еще не просохшим деревом.

«Отец Нобутакэ отлично умел узнавать древесину по запаху с завязанными глазами. Это у него называлось „чуять дерево“. Когда они с приятелями состязались, кто лучше чует, он почти всегда выходил победителем, – сказала ему Ясуэ вчера утром, когда заказывала эти чурки мастерам. – Нобутакэ в молодости, только женившись, научился у отца и тоже замечательно угадывал. Хочу завтра у вас на празднике ради забавы устроить такое состязание. Будет много лесоторговцев, вот пускай муж и покажет, что он лучше всех».