Деревянная книга

– Ну вот, видимо, случилось так, что между прошлым и мной протянулась какая-то тончайшая невидимая нить, генная память, что ли. Вот эта нить вкупе с «Дыханием Смерти» меня и вытащили из лап Мары.

– Какой такой Мары?

– Наши предки так называли богиню Смерти и представляли ее красивой черноглазой печальной девушкой.

Собеседник замолчал. Глаза его, не мигая, продолжали глядеть в пространство, а в уголках даже блеснули влажные искорки, вот тебе и истинный ариец! Прошло еще несколько долгих минут, прежде чем Алексей заговорил.

– Такой она и была, моя Аня… Черноглазая, черноволосая, всегда как бы немного печальная, даже когда улыбалась. Она была с Украины, с Полтавщины. Удивительная девушка! Знаешь, как радушно меня там принимали ее родители?! Ой, вареныкы з вышнями, полтавськи галушкы та ароматна горилка з салом! А сейчас, кто я там? Москальскый шпыгун…

– Не переживай, брат, зато я тут представитель самостийной Украины. Встречаюсь с разными людьми, дерусь с охранниками, собираю какие-то сведения, вполне могу сойти за хохлянского шпиона.

– Теперь я понял, Слава, что в тебе изменилось, – Алексей внимательно посмотрел на товарища, – ты стал таким же колдуном, как наш Ка Эм. Запросто можешь погрязшего в делах здорового мужика выдернуть из повседневности, растревожить его душу, да еще заставить уронить, как мальчика, слезу. Ниточка твоя не такая уж тонкая! Знаешь, – помолчав, задумчиво продолжил Алексей, – когда мы учились, были внутренне готовы к тому, что где-то придется жить двойной жизнью. Только не думал никогда, что этой самой двойной жизнью придется жить дома. Такое ощущение, будто вдруг остался без связи с центром, действуешь по накатанной легенде, и не знаешь, вспомнят ли о тебе когда-нибудь, или уже давно со всех счетов списали. Но встречаешь Ка Эма или вот тебя, и случается волшебство. Начинаешь вспоминать, что ты человек.

– Да ладно, Лешка, не выдумывай. Я теперь простой пенсионер, на пару с Ка Эмом.

– Ага, два немощных пенсионера недавно шестерых молодых здоровенных мужиков с дубинками отделали, не слыхал, случайно? Нет, все-таки ты колдун. Я могу хоть чем-то тебе помочь?

– Мне нужно съездить в Брюссель. Под другой фамилией. Сможешь устроить «картон»? А то в прошлый раз все свои колдовские способности применять пришлось, чтобы пересечь границу, и «хвост» постоянно висел.

– Не вопрос, сделаю, – пообещал Ариец.

И они распрощались.

Глава десятая. Прикосновение к тайне

Сам чисто русский человек редко может себя осознать и понять, как не понимает ребенок, почему он дышит и живет. А вот представители какого-то другого народа, родившиеся и выросшие в России, как я, например, как Изенбек или Пушкин, мы можем понять русских лучше, чем они сами.

Карл Шеффель

Брюссель, сентябрь 2001

Пассажиры деловито высыпали на чистенький брюссельский перрон. Среди них респектабельный мужчина средних лет, – шкиперская бородка, дымчатые очки в дорогой оправе. Носильщик услужливо поставил на тележку кожаный чемодан господина, и они направились к остановке «Такси». «Благодаря Арийцу, на сей раз все идет без сучка и задоринки. Вот, наконец, ты снова в Брюсселе! – сказал сам себе Чумаков. – Хотя опять под чужим именем. А когда-то давно здесь бывал совсем другой человек, коренной бельгиец, который и русского-то языка не знал, имел лишь некоторое внешнее сходство с нынешним Чумаковым».

– На Брюгман-авеню, – сказал таксисту. И желтый «Мерседес» помчался по городу. Бульвар Ватерлоо, Дворец Юстиции, поворот налево…

– Какой вам нужен номер?

– Пятьсот двадцать второй, – ответил Вячеслав и почувствовал, как что-то дрогнуло в самом уголке сердца.

Вот он, тот самый дом, типичная трехэтажка постройки начала прошлого века… Дверь открыла женщина лет тридцати. Узнав, что это тот самый журналист из России Иван Голубев, быстро провела в небольшую комнату на первом этаже, где за старинным столиком с конторкой сидела другая женщина, лет шестидесяти. Это была домовладелица, внучка того самого Жака Ренье, который жил здесь во времена Изенбека и Миролюбова.

Поцеловав руку женщине, гость на безупречном французском произнес:

– Простите, мадам, при общении в телефонном режиме я уже говорил, что пишу для нашего журнала серию статей о русских эмигрантах двадцатых-сороковых годов. Вот мое удостоверение, – продемонстировал он и продолжил. – Для меня чрезвычайно интересны любые, даже самые незначительные сведения об этом периоде и людях, живших тогда. А это Вам, мадам, небольшой презент на память. – С этими словами Чумаков извлек фигурку гжельского фарфора.