Деревянная книга

Чумаков увидел ее конусовидное тело, полное огня и смерти. В этот момент произошло то, что уже один или два раза случалось в его жизни: время замедлилось и почти остановилось… Замерли взметенные взрывом тучи песка и щебня, и пули почти зависли в пыльном пороховом воздухе. Стали приглушенными звуки и запахи, и только обостренное зрение воспринимало все необычайно ярко и образно. Глаза различали каждый камешек даже на большом отдалении. Какие необычные цвета! Странно, что он видит происходящее отрешенно, словно со стороны.

Это была последняя мысль, промелькнувшая в мозгу.

Режущий яркий свет, подобный то ли зареву горящей избушки волхва, то ли отблеску зеркальной стали на лезвии топора, то ли вспышке таинственной голубой молнии, полыхнул невыносимым сиянием одновременно со страшным взрывом достигшей цели ракеты, испепеляющей все живое в своем быстром и жарком последнем огне.

А может быть, в первом? Может, существует-таки огонь возрождения в иной ипостаси, когда энергетический сгусток мысли, покинув бренную оболочку, устремляется в бездонные глубины Пространства и Времени, где его ждут блуждающие мыслечастицы иных субстанций, тех, кого он знал, и тех, с кем не был никогда знаком, но которые пребывают теперь все вместе, слившись с ангелами и богами.

Глава третья. Уроки французского

– Знаете, для меня, врача с немалым стажем, человек стал гораздо большей загадкой, чем когда я был начинающим медиком. Иногда объективно здоровые и сильные люди погибают от несерьезных, казалась бы, болезней и ран. А иногда бывает, как с вами. Человек выкарабкивается вопреки всему, словно ему с той стороны подставляют лестницу…

Военврач

Конусовидное рыло стального монстра, начиненного смертью, мчалось прямо на Вячеслава. Все вокруг остекленело и замерло. Время стало вязким, как патока, и медленно обтекало приближающуюся ракету. Гипнотическая сила неотвратимости парализовала волю и обездвиживала тело, поселяя внутри лишь ненависть к проклятому куску рукотворного железа. И чем ближе надвигалась смерть, тем сильней накалялось чувство ярости. Они встретились в один миг: ракета и ненависть к ней, и взорвались единовременной вспышкой нестерпимой белизны, пламенем, за которым был абсолютный Свет. Обостренные до предела боль, страх и отчаяние, тоже разлетелись на куски и исчезли.

Немилосердная яркость света постепенно ослабла и перешла в сияние солнца, ласково освещавшего лес и тропинку, по которой шли двое мальчишек. Один из них, курчавый и темноволосый, обернулся и произнес, радостно улыбаясь:

– А ты говорил, что мы не встретимся!..

Затем последовал черный провал. Потом за порогом боли, а может, и смерти, стали возникать другие видения, которые приходили из ниоткуда и жили какой-то своей, только им ведомой жизнью. Высокий худощавый старик с чубом что-то поясняет русоволосому подростку, делая при этом замысловатые и плавные движения тяжелым обоюдоострым мечом. Подросток рыдает от безутешного горя на пепелище, сжимая в руке закопченный амулет. Из осеннего леса, шурша опавшей листвой, выдвигается странный отряд всадников в простых холщовых одеждах, мужчины вооружены копьями, рогатинами и топорами. Вслед за конным разъездом катятся телеги с женщинами, стариками, детьми, домашним скарбом и овцами со связанными ногами. Оглядываясь по сторонам, люди стремятся поскорее проскочить открытое пространство.

Невиданный город с удивительными домами вдруг приходит в смятение, земля ходуном ходит под ногами, покрывается трещинами, и жители бегут к морю, спасаясь на парусно-гребных судах, таща за собой детей, скарб, блеющих и ревущих от страха животных.

Суда один за другим торопливо отчаливают от зыбкой тверди, которая неожиданно быстро начинает погружаться в морскую пучину. Высокий, почти правильный конус горы извергает клубы огня и дыма, раскаленные камни с чудовищным гулом и грохотом летят на зеленые склоны и красивые строения, довершая скорую гибель острова, только что полного жизни.

Казалось, картины, словно повинуясь движению невидимого маятника, появлялись только для того, чтоб наполнить мозг чувствами ужаса и страдания, накалив их до состояния внутреннего взрыва, за которым вновь наступал абсолютный Свет и абсолютная Тьма. Сколько так продолжалось, неведомо, – день, год, столетие, вечность…

Но однажды неумолимый ход маятника дал сбой.

Когда огненный смерч вновь ворвался в укрытие и страшный толчок ударил в грудь, лишая дыхания, из горла впервые прорвался крик:

– А-а-а! А-а-а-а! – пальцы судорожно ухватились за что-то, пытаясь удержаться.

– Тише, тише, успокойтесь… – чьи-то ласковые руки вытерли лоб приятно-холодной влагой.