Деревенские повести

Так называемое «общество» бросало на этих изнуренных людей подозрительные взгляды, как на людей низшей касты. Пролетарий назван был «отверженцем». Купец, разбогатевший на интендантских поставках при Наполеоне I, теперь в бешеном ажиотаже стремился без конца расширять размеры своей наживы. Сначала он был твердо уверен, что тайна наживы состоит в расширении производства: он покупал английские машины, применял силу пара там, где сотни и тысячи кустарей работали в одиночку или артелями, он сгонял мелкого производителя с насиженных мест и разорял его до нищеты, выбрасывая на рынок непомерное количество удешевленных машинных товаров. Франция бурлила и кипела, но редко кто в те годы отдавал себе ясный отчет в происходившем. После окончательной победы над дворянством в 1830 году буржуазия скупала помещичьи земли, вводила режим эксплуатации крестьянства, не менее жестокий, чем эксплуатация мужика дворянством.

Буржуазия диктовала волю королю, распоряжалась бюджетом и биржей, вела войны и заключала мирные договоры.

И вот, ушедшие в сумрак своих родовых замков аристократы возненавидели это сословие «способных людей». Самое слово «способность» внушало мм отвращение, — они придавали ему оттенок ловкачества, уменья сорвать богатую поживу. И в этом отношении они, пожалуй, были недалеки от истины.

В известном отношении роль буржуазии была даже революционной — в той мере, в какой она осуществляла исторически неизбежный процесс. Но, подготовляя своего будущего могильщика в лице пролетариата, буржуазия в ходе хозяйства своими грубыми и своекорыстными пальцами загребала деньги и душила по дороге немало людей. Тогда один только К. Маркс с полной ясностью понял, что происходило. В 1848 году он писал:

«Всюду, где буржуазия достигла господства, она разрушила все феодальные, патриархальные и идиллические отношения. Она безжалостно разорвала пестрые феодальные нити, связывавшие человека с его наследственным повелителем, и не оставила между людьми никакой связи, кроме голого интереса бессердечного чистогана. В холодной воде эгоистического расчета она потопила священный порыв набожной мечтательности, рыцарского воодушевления и мещанской сентиментальности. Она превратила в меновую стоимость личное достоинство человека, и на место бесчисленного множества видов благоприобретенной и патентованной свободы поставила одну — беззастенчивую свободу торговли. Словом, эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, прямой, бесстыдной и сухой».

Таким образом, с водворением буржуазии как правящего класса, обиженных оказалось много. В борьбе против буржуазного засилия разоренный дворянин начинал признавать справедливость истории, лишившей аристократию привилегий. В нем появлялось своеобразное сознание «социальной справедливости». Бывали случаи, когда именно в дворянской среде возникали самые яркие фантазии на тему переустройства человеческого общества.

Маркс и Энгельс в «Коммунистическом манифесте» отмечают характерные черты феодального социализма: заигрывание дворянина с пролетарием, спекуляцию на якобы общих интересах и печальные результаты этих опытов, когда, увидев на нищенском мешке новоявленного социалиста дворянский герб, пролетарии разбегались от этого навязчивого союзника «с громким и непочтительным смехом». Мы видим и другой пример, как аристократ, отрекшийся от титула и богатства, создает социалистическую систему и, правильно ставя проблему, не может все же выбиться из чистой утопии. Такова была система умершего в 1825 году Сен-Симона. Такой же была система другого утопического социалиста — автора книги о лучезарном «Икарийском государстве», Кабэ. Такою же была система третьего социалиста тогдашних времен — Пьера Леру.

Молодые и горячие головы французской молодежи были заняты работой над книгами утопистов и их учеников именно в ту пору, когда в Париж приехала Жорж Санд.

II