Было слышно, как хрустят колени и как учащается дыхание учениц. Семьдесят ягодиц периодически вздымались к небу, а у меня перед глазами мелькали нежно-белые тела девушек, стоявших передо мной. Полоски их белых тел от верха чёрных чулок и до начала трусиков.
– Боже мой, да это почище, чем в армии, – сказала мне Бэйба. Её голос шёл откуда-то снизу и сбоку, потому что наши головы были в этот момент едва ли не у земли.
– И так вот зимой и летом, – произнесла девушка рядом с нами.
– Пожалуйста, не разговаривайте, – велела сестра Маргарет.
Она стояла, вытянувшись на носках, и считала до десяти. И пока мы все так стояли, по улице прошёл, насвистывая, мальчишка с молочными бидонами в руках. Его свист показался нам нежнее звуков флейты. Нежнее, потому что он даже не мог представить себе, насколько счастливее он сделал нас. Нас всех. Он напомнил нам о том, как мы все жили дома. Мы отправились завтракать.
На завтрак были чай и хлеб с маслом, да ещё на тарелке каждой девушки лежал кусочек джема величиной с орех. Мы стали оживлённо разговаривать друг с другом.
– Спасибо тебе за пирог, – поблагодарила меня девушка, сидевшая против меня за столом. У неё были чёрные волосы, чёлка и бледная, покрытая веснушками кожа.
– О, так это ты? – сказала я.
Она была милая. Не то чтобы хорошенькая или яркая, отнюдь нет, но милая. Как сестра.
– Ты откуда? – спросила она, и я ответила.
– Я получила стипендию, – добавила я.
Пусть уж лучше она узнает это от меня самой, чем от Бэйбы.
– Да ты, стало быть, просто гений, – сказала она, нахмурившись.
– Вовсе нет, – возразила я.
Но тем не менее мне пришлась по сердцу ее похвала. Она как-то согревала меня изнутри.
– Меня должны навестить в воскресенье. Тогда у нас будет вдоволь пирогов и других вкусностей, – добавила я.
Мне очень хотелось сказать ей что-нибудь приятное, потому что она была моей ближайшей соседкой по спальне и, как мне показалось, сладкоежкой, но тут вошла сестра Маргарет и захлопала в ладоши.
– Прошу тишины, – объявила она.
Мне показалось, что её слова остались в трапезной, повиснув над нашими головами. Она стала читать нам вслух текст из духовной книги. Это было история святой Терезы, и в ней говорилось о том, как она, работая в прачечной, нарочно подставляла глаза под мыльную пену для умерщвления плоти.
– Не подставляйте ваши глаза под мыльную пену, – тихонько пробурчала Бэйба себе под нос, а я испугалась, как бы её не услышали.
– Я готова выпить лизол или ещё какую-нибудь дрянь, чтобы только выйти отсюда, – сказала она мне, когда мы выходили из трапезной.
Один человек у нас в городке отравился таким образом. Сестра Маргарет прошла мимо нас и послала нам укоризненный взгляд. Но она едва ли слышала, о чём мы говорили, иначе мы бы туг же вылетели из монастыря.
– Я предпочла бы быть протестанткой, – сказала Бэйба.
– Но и у них есть свои монастыри, – вздохнув, ответила я.
– Может быть, не такие, как наша тюрьма, – тоже вздохнула она.
В глазах у неё стояли слёзы. Мы поднялись по лестнице в спальню, и на лестничной площадке меня уже поджидала Цинтия.
– Это тебе, – она протянула мне картинку-украшение для молитвенника и быстро убежала.
На обороте картинки – сцены из Священного писания – красными чернилами было написано: «Моей новой милой подруге от любящей её Цинтии».
– Подобные сантименты вызывают у меня изжогу, – презрительно усмехнулась, проходя мимо меня, Бэйба. Она вошла в спальню, не сняв ботинки.
После того как мы прибрали постели, сестра-послушница осмотрела наши волосы.
– Это перхоть. У меня только перхоть, – испуганно твердила я, беспокоясь, не приняла бы она её за что-нибудь другое.
Она шлёпнула меня по щеке расчёской и велела стоять спокойно. Потом она тщательно просмотрела мою прическу.
– Не понимаю, для чего таскать на голове такую гриву. Вряд ли наша матушка разрешит это, – произнесла она, переходя к следующей девочке.
Моя гордость осталась неущемлённой. Но у моей косоглазой соседки в дорогом халате оказались в волосах гниды.
– Какой позор, – прокомментировала послушница, перебирая жидкие пряди её волос. Я начала опасаться, что вши могут переползти ночью с её подушки на мою.
За несколько минут до девяти мы отправились на занятия. Бэйба сидела за столом в последнем ряду рядом со мной. Она считала, что сзади сидеть спокойнее, и, пока мы ждали преподавательницу, написала в своей тетради маленький стишок: