У Наталии Алексеевны начала развиваться мышечная атрофия. Страшно было глядеть, как худели ее полные, красивые ноги, усыхали и съеживались, словно их подсушивали на невидимом огне, икры и бедра, уродливо выпирали суставы, и ей день ото дня все труднее становилось двигаться, палочку сменила на костыли, но болезнь перекинулась на руки, и она уже не в силах была держать костыли, с трудом поднимала руку с гребенкой, чтобы расчесать по утрам волосы, а у нее были длинные, черные как смоль, волнистые волосы, и она попросила дочь обрезать их ножницами. И наконец, наступило последнее — мама не смогла донести ложку до рта и совсем слегла. Нервы ее сдали, и всякий раз, когда Лида умывала и причесывала, а потом кормила ее с ложки, она плакала и просила у дочери прощения, а у бога скорой смерти. «Доченька ты моя милая, потерпи еще немножко, я не залежусь, освобожу тебя. Чем только я прогневила бога, что он так наказал нас обеих: и мне мучение, и твоя судьба поломана. Лидунь, а как же Петька с Ванюшей? Ты уж дотяни их как-нибудь до училища. Училище кончат, начнут работать, тебе помогут…»
У мамы оказалось крепкое сердце, и она в постели и в коляске прожила почти десять лет. Много воды утекло за этот срок, и хлебнула Лидия Ивановна полной мерой и слез, и отчаяния, и бедности, такой бедности, что, кроме фуфайки да резиновых сапог, не знала она другой обувки-одежки. В Бугрове в то время была контора колхоза, ее взяли счетоводом, потом контору закрыли, года два заведовала красным уголком, но и эту должность сократили, ходила за телятами, была полеводкой, пока не освободилось место почтальона. Она тянулась из последних сил, и вот пришел час, когда надо было решать судьбу братьев — они кончили восьмилетку.
В тот день глаза у мамы были полны слез, руки ее лежали плетьми, и мальчики держали свои аттестаты перед ее лицом, а она из-за слез никак не могла разглядеть оценки и просила читать ей все-все, что там написано.
На семейном совете оказался и Василий. Случайно ли так совпало или подгадал он к этому часу, Лида тогда не думала. Она только заметила, что он в чистой рубашке, причесан и надушен и как-то непривычно серьезен. Он поздравил ребят с окончанием школы и сел, придвинув табуретку к маминому изголовью. И тут Лиду как обожгло: «Он же свататься пришел! Неужели так и будет, как он сказал?» Ведь тогда, в тот год, когда рухнули ее надежды, Глыбин тоже оставил девятый класс, ушел на курсы трактористов и весной уже пахал бугровское поле. О причине она узнала не от него, а от Феди, и не сразу, а через три года, когда Князев был уже на втором курсе института и приехал объясниться с ней. Он сказал, что Глыбин пошел в трактористы из-за нее. «Васька влюблен в тебя. Я не хочу мешать вашему счастью. Ты ведь за меня все равно не выйдешь, тебе нельзя оставить дом…» У Лиды как оборвалось внутри. Вспыхнув, она сказала ему: «С этого и начинал бы. Не бойся, на шее у тебя не повисну». Тем же летом до нее дошел слух, что Князев женился на актрисе. Лида пережила и это, но обида и злость ее обратились и на Василия: вот еще жертвователь выискался! Она старалась избегать его, а он делал вид, что не о ней думает, не о ней заботится, а всего только помогает мальчишкам стать мужчинами. Он брал их с собой на трактор, ездили в лес готовить дрова, ходили на покос, и в конце концов сделал из ребят работников, без которых она надломилась бы, и все понимающая мама говорила ей: «Доченька, я все вижу. Стерпится — слюбится. Вася добрый…» Капля точит камень, на бескорыстную, ненавязчивую доброту Василия отозвалось ее сердце, и, почувствовав это, он сказал ей, что будет просить ее руки. «Нет, нет, — испугалась она, — только не сейчас, погоди. Пусть хоть ребята школу кончат…» Он понял буквально, не захотел ждать даже лишнего дня.
— Наталия Алексеевна, можно я скажу свое мнение? Ребятам надо в среднюю и — в институт. Время такое. У Пети, я считаю, способность к технике, а Ванюха — человек книжный, ему надо по научной части.
— Ни в какой институт я не пойду, — заявил Петя. — Три да пять — целых восемь лет, с ума сойти! Я подам в техникум.
— Три, конечно, не восемь, но учти, что и техник не инженер, — возразил Василий.
— Я хоть сегодня пошел бы работать, да в пятнадцать лет никто не возьмет, — сказал Ваня. — А учиться и заочно можно.
— Вот именно! Ты, Глыбин, подумай: зачем терять годы на зубрежку? Деревня еще сто лет обойдется без инженера. Техника хватит вот так! Во всех колхозах механиками и бригадирами — простые трактористы.
— Важно не что знаешь, а что умеешь, — вторил брату Ваня. — У тебя, Глыбин, только курсы, а кукурузу растишь дай бог! Без агронома.
— Ну вот что, мужики, — остановил ребят Василий, — вас не переспоришь, шибко грамотные, но я скажу так: учиться пойдете, и никаких дискуссий. Поймете, когда вырастете.