Депутат от Арси

Сесиль бросилась к матери на шею и, обняв ее, стала ласкаться к ней, что для единственных дочек является верным способом доказать свою правоту.

Сесиль Бовизаж, юная девятнадцатилетняя особа, была в шелковом платье светло-серого цвета, с фестонами из темно-серой тесьмы; оно было сшито в талию; лиф с маленькими пуговками и кантом заканчивался спереди мыском, а сзади зашнуровывался как корсет. Эта имитация корсета изящно обрисовывала ее спину, бедра и бюст. Юбка с тремя рядами оборок ложилась очаровательными складками, и ее элегантный покрой свидетельствовал о высоком мастерстве парижской портнихи. На плечи была накинута хорошенькая кружевная косынка, а на шейке милой наследницы был повязан красивым бантом розовый платочек. Соломенная шляпка с пышной розой, черные ажурные митенки, коричневые башмачки завершали ее наряд; если бы не возбужденно-праздничный вид Сесили, эта изящная фигурка, похожая на картинку из модного журнала, казалось, должна была восхитить ее родителей. К тому же Сесиль была прекрасно сложена — среднего роста, удивительно гибкая и стройная. Ее каштановые волосы были причесаны по моде 1839 года, — две толстые косы, заплетенные у висков, спускались ей на щеки, а сзади были заколоты узлом. В этом свежем, здоровом личике с прелестным овалом было что-то аристократическое, чего Сесиль никак не могла унаследовать ни от отца, ни от матери. Ее светло-карие глаза были совершенно лишены того мягкого, кроткого и чуть ли не грустного выражения, столь свойственного молодым девушкам.

Но все, что было романтического и необычного в ее внешности, бойкая, живая, пышущая здоровьем Сесиль портила какой-то мещанской положительностью и развязностью манер, присущей избалованным детям. Однако супруг, способный перевоспитать ее и уничтожить все следы, которые успела наложить на нее провинциальная жизнь, мог бы сделать из этого сырого материала совершенно очаровательную женщину. Сказать правду, Северина так гордилась своей дочерью, что это чувство возмещало тот ущерб, который она наносила ей своей любовью. У г-жи Бовизаж оказалось достаточно мужества для того, чтобы хорошо воспитать свою дочь. Она приучила себя обращаться с ней с притворной строгостью и таким способом добилась повиновения и подавила те зачатки зла, которые обретались в этой натуре. Мать и дочь никогда не разлучались, и благодаря этому Сесиль сохранила то, что далеко не так часто, как мы думаем, встречается у юных девиц, — чистоту мысли, истинное простосердечие и живую непосредственность чувств.

— Ваш наряд внушает мне подозрения, — заметила г-жа Бовизаж, — может быть, Симон Жиге сказал вам вчера вечером что-то такое, что вы от меня скрыли?

— Ну что ж! — вмешался Филеас, — человек, который вот-вот получит мандат депутата от своих граждан...

— Мамочка, дорогая, — зашептала Сесиль матери на ухо, — он скучный, надоедает... Но ведь, кроме него, для меня никого нет в Арси.

— Ты правильно о нем судишь, но подожди, пока не выскажет своих намерений дедушка, — отвечала г-жа Бовизаж, целуя дочку, чье признание обнаруживало большой здравый смысл, но вместе с тем показывало, что мысль о браке уже успела смутить ее невинный покой.

Дом Гревена на углу маленькой площади за мостом, на правом берегу Обы, — один из самых старинных домов в Арси. Он сбит из теса, и промежуток между его тонкими стенами засыпан щебнем; сверх того он покрыт толстым слоем штукатурки и выкрашен серой краской. Несмотря на весь этот кокетливый грим, он все же напоминает карточный домик.

Сад Гревена разбит по берегу Обы и со стороны обрыва огорожен низкой каменной стеной, на которой стоят горшки с цветами. Все окна дома защищены плотными ставнями, выкрашенными в такой же серый цвет, как и его стены, а простота убранства этого скромного жилища вполне соответствует его непритязательной внешности. Входя в маленький, усыпанный щебнем дворик, вы видите в глубине его зеленую ограду, за которой начинается сад. Прежнее помещение конторы в нижнем этаже теперь превращено в гостиную, окна которой выходят на реку и на площадь. Здесь стоит старинная мебель, обитая совершенно вытертым зеленым утрехтским бархатом. Из прежнего кабинета бывший нотариус сделал столовую. Все здесь свидетельствует о глубокой философической старости, о мирном существовании, которое течет себе изо дня в день, как вода в лесном ручейке, и нередко вызывает зависть разных политических фигляров, разочаровавшихся в блеске и славе общественной жизни и бессмысленных попытках противостоять путям человечества.

В то время как Северина идет через мост, стараясь разглядеть издали, поднялся ли из-за обеденного стола ее отец, нам не мешает поинтересоваться характером, жизнью и взглядами этого старика, которому его дружба с графом Маленом де Гондревилем снискала уважение всего округа.