Депрессия, роботы и один велосипед – 2

Я почему-то не сомневался, что у меня получится. Мало кто мог устоять перед моим даром убеждения. Но Жозеф смотрел на меня с опаской. Я понял, что пока распинался перед ним, успел надеть и застегнуть рубашку, но забыл про штаны. У меня опустились руки.

– Окей, понимаю. Ситуация и обстановка не располагает к экспериментам с сознанием.

Жозеф охотно кивнул. Я торопливо надел штаны и опустился в кресло.

– Не знаю, почему мне казалось, что ты мгновенно меня поймёшь. Но этот опыт… передать его в словах… Ты хочешь уйти, верно?

– Если честно, да. Хочу побыть один и успокоиться.

Я кивнул.

– Обещай, что как-нибудь мы вместе пообедаем и пообщаемся. Хотя нет, не обещай. Ты мне сейчас скажешь что угодно, потому что напуган. Скажи честно, ты всё ещё хочешь меня уничтожить?

Жозеф замялся, а потом уверенно помотал головой.

– Ты не тот, за кем я охотился.

– Да, ты знаешь, я иногда теперь сам о себе думаю в третьем лице. Жан Мерсье то, Жан Мерсье это.

Жозеф снова напрягся и замолчал. Я почувствовал, что от объяснений становится только хуже. И сказал:

– Ладно, прощай.

Жозеф быстро поднялся и пошёл к выходу. Мне захотелось сказать ему что-то тёплое напоследок. Я окликнул его. Жозеф замер и посмотрел на меня – всё так же опасливо.

– Я скучал по тебе.

Он сухо кивнул. Я добавил:

– Я это говорю не потому что… Я скучал по тебе всегда. Ещё до того, как начал… – я указал подбородком на машину.

Жозеф кивнул ещё раз и сказал:

– Увидимся.

И исчез за дверью. Я знал, что едва ли Жозеф произнёс это искренне. Скорее всего он будет меня сторониться. Мне стало неуютно в пустой комнате, мне захотелось вернуть его и подключить к машине силой. Заставить его почувствовать то, что я не смог выразить словами.

«Жан Мерсье так бы и сделал, но я не сделаю» – подумал я. И не сразу понял, что это – к сожалению – один и тот же человек. А когда понял, то рассмеялся. Смех Мерсье – знаменитый заразительный смех, который располагал к себе толпы – в пустой комнате прозвучал странно.

На мой планшет пришёл запрос. Помощники засекли выходившего из клиники Жозефа. Они ждали подтверждения. Нажатие виртуальной кнопки – и к Жозефу с двух сторон подойдут люди. Его посадят в машину и увезут туда, откуда он не вернётся живым.

Жан Мерсье с сожалением нажал кнопку «ОК». Я, конечно, нажал кнопку «Отмена».

2140. Смотрят ли мёртвые кино

– Но ты станешь больше зарабатывать.

– Да.

Я согласился и замолчал.

– И твоя новая работа будет легальной.

– Будет.

Я снова замолчал. Я любил такую тактику: не спорить, а соглашаться с собеседником хоть в чём-нибудь и гнуть свою линию. Так люди меньше бесятся. А я не люблю бесить людей. Надо сказать, что твоя мама до конца своих дней так и не раскусила этот мой приём.

– И тебе не придётся ездить в офис по пробкам.

– Не придётся.

– Но ты всё равно хочешь остаться на старой работе.

– Ага, хочу.

– Тебе угрожают?

– Нет.

– Но это всё из-за твоих противозаконных дел?

– Да. Нет. Не знаю.

Иная женщина уже бы сунула меня головой в кофеварку, прищемила пальцы тостером и потянулась за ножом, которым намазывала масло. Но твоя мама была, видимо, ангелом. И дала мне шанс объясниться. Бог его знает, как, но я выторговал у неё право на безрассудный поступок и остался рабочим в раю. Новая работа – тёплое местечко, которое предлагал мне её брат, – так и досталась другому, разумному человеку. А я продолжил работать техником в Голливуде.

– Всё дело в Голливуде?

– Да, дело в Голливуде.

– Но ты не продаёшь наркотики актёрам.

– О господи. Нет!

– Тогда объясни мне, пожалуйста, что ещё нелегального можно делать в Голливуде.

– Тебе нельзя этого знать.

– Это опасно?

Она была беременна – мы ждали на свет тебя – и я убедил её, что лишние подробности не пойдут на пользу нервам. Но она взяла с меня одно обещание.

Обещание рассказать всё тебе, когда придёт время.

Надо сказать, я не обманывал: действительно, беременным женщинам лучше этого не видеть. Но тебе я бы устроил экскурсию, чтобы не тратиться на слова. Впрочем, не уверен, что моё рабочее место выглядит очень уж впечатляюще. Это длинные стеллажи с банками, красные моргающие светодиоды, провода, провода и провода. Ещё провода. Запах, похожий на запах дешёвого соевого соуса. Зеленоватый свет. Брезгливое восхищение испытывают не все, а только те, кто знают, что в каждой банке лежит человеческий мозг.

Ты бы меня спросил: это действительно голливудская киностудия? Так снимают кино? Зачем ты сюда вообще устроился?

А я бы ответил, что устроился сюда именно потому, что хотел снимать кино. Да что там: рвался, болел и грезил. Я писал, распечатывал и рассылал сценарные заявки, совался на пробы, учился на режиссёра, потом на оператора, и – кажется – даже на костюмера. У меня ничего не получилось. Из таких неудачников многие остаются в Голливуде. Их имена можно видеть в длинном списке тех, кто потрудился над фильмом как осветитель, помощник костюмера, старший техник при втором консультанте одного из продюсеров.

Но моего имени даже в титрах не пишут.

Ясно почему: никто не афиширует факт, что киностудии держат у себя нелегальные фермы мозгов.