Денискины рассказы: о том, как всё было на самом деле

Все тетки в очереди радостно галдели: «Живую рыбку привезли!» Мама тоже радовалась, а я – нет. Я не любил карпа, потому что в нем было много мелких колких костей. И вообще, ходить с мамой в магазин было скучно.

А когда мы переехали на другую квартиру и я пошел в школу – вот тут я стал самостоятельно ходить по улицам. Начиная с первого класса, с семи лет.

В те времена московские улицы были совсем другие, чем сейчас. Деревьев было гораздо больше, а машин – гораздо меньше.

Гораздо – не то слово. В тридцать раз! Представьте себе Тверскую улицу сегодня – в час пик. От Пушкинской до Манежной площади в пробке стоит тысяча автомобилей. И обратно столько же. Две тысячи машин стоят и почти не двигаются. А тогда по этой улице туда и обратно ехало примерно семьдесят машин. Поэтому пробок никаких не было. Даже смешно – какие пробки, пустая улица!

Машин было мало, и поэтому неожиданный запах бензина во дворе казался приятным. Запах техники!

Машины были почти все одинаковые. Только советские. «Волги» и «Москвичи». Старые «Победы». Члены правительства ездили на «ЗИМах» и «ЗИСах». Потом, когда мне было десять лет, появилась новая правительственная машина «Чайка» – огромная и тяжелая, вся в никелированных украшениях. Взрослые говорили: «танк во фраке».

А иномарок на улицах не было совсем. Ну, может, триста штук на всю Москву – посольские машины, на них ездили иностранные дипломаты. Даже слова такого не было – «иномарка». Говорили – «заграничная машина». Когда такая машина останавливалась у тротуара – мальчишки тут же сбегались смотреть. Некоторые даже собирали воображаемую коллекцию. И хвастались, кто больше заграничных машин видел. «Я вчера видел шведскую машину “Вольво”!» – «Подумаешь! А я тоже вчера – “Плимут” и “Мерседес”!»

У советских людей иномарок не было. Вообще. Ну, может быть, у двух-трех человек. Но это не считается.

Еще были «Газики» – похожие на джипы. Грузовики были с открытыми деревянными кузовами. Там часто ездили люди – особенно если они приезжали в Москву из деревни. Ну, или солдаты.

Сейчас в Москве машинам запрещено сигналить – только в крайнем случае. А тогда все машины громко бибикали. Например, когда одна машина собиралась обогнать другую, она сигналила. Но вообще бибикали по любому поводу – перед выездом на перекресток, или предупредить пешехода, который собирается переходить улицу. Или просто так, от радости. Помню, мы едем в такси, и вдруг таксист как бибикнет! И говорит: «Мимо моей школы проехали! Салют!» И бибикнул еще раз.

Так что на больших улицах было довольно шумно. Особенно на Садовом кольце.

Но на нашей улице Грановского сигналить было запрещено. Висел специальный знак – перечеркнутая дудка. Берегли покой жильцов «правительственного дома».

Светофоров было мало. А светофоров со стрелками не было вообще. Поэтому на больших перекрестках стояли милиционеры-регулировщики и полосатыми жезлами указывали, кому куда ехать.

Один раз мы с мамой шли по улице Герцена, как раз рядом с нашим домом. Посередине улицы стоит милиционер, регулирует движение.

Он на нас смотрит и свистит в свой милицейский свисток. На улице, кроме нас, никого. Неужели нам? Почему? Мы же ничего не нарушали, шли себе по тротуару. А он свистит и машет своим полосатым жезлом – мол, это я вам, вам! Остановитесь!

Подходит. Отдает честь. И говорит маме:

– Гражданка, где вы брали ребенку такие гольфики?

А я как раз был в белых гольфах.

Мама отвечает:

– Ох, далеко! В Бельгии.

Потому что мама работала в танцевальном ансамбле «Березка» – но не танцовщицей, а ведущей. Выходила в длинном блестящем платье, с косой вокруг головы, и объявляла танцы. На всех языках. В Англии – на английском, в Египте – на арабском. Вот она из-за границы привозила разные вещи, которые в СССР было не достать.

В Москве машин было мало, но зато было много троллейбусов, автобусов и трамваев. Ходили они часто и ехали очень быстро – пробок ведь не было. Билеты прямо в вагоне продавал кондуктор. Но я ни разу не видел мужчину-кондуктора. Это всегда была пожилая женщина с большой сумкой на груди. К сумке были приделаны рулоны с билетами. Они были разноцветные и стоили по-разному. Если едешь одну остановку – десять копеек. Две – пятнадцать. Ну и так далее – чем больше остановок, тем дороже. Самый дорогой билет, по-моему, стоил восемьдесят копеек. Это если человек едет по длинному маршруту из конца в конец.

А потом сделали все билеты в одну цену: пятьдесят копеек на автобус, сорок копеек на троллейбус и тридцать – на трамвай.

Мне было лет семь, и я помню, как злилась наша соседка Галя. Она работала близко от дома – всего две остановки. Пятнадцать копеек! А теперь сорок надо платить. Вообще тогда у людей было мало денег. Люди старались поменьше тратить. Считали копейки, одним словом.