Денискины рассказы: о том, как всё было на самом деле

Телефон звонил и звонил. И вдруг на десятом звонке все двери открывались, и жильцы наперегонки неслись к телефону. Подбегали, сталкивались, почти что стукались лбами, и кто-то первый хватал трубку и кричал: «Алё! Алё!»

А в трубке уже были короткие гудки. Обидно.

Я все это своими глазами видел. Я играл в коридоре, катал по полу машинку, бибикал и пыхтел «фррр», как мотор. А к телефону я не подходил, потому что он висел очень высоко, а мне было лет пять. И вообще, детям нельзя было подходить к телефону без разрешения.

Взрослые, когда неслись к телефону, спотыкались об меня. Вообще взрослые мешали детям играть в коридоре. Поэтому в рассказе «Чего я не люблю» написано: «Я не люблю, что у нас в коридоре тесно и взрослые каждую минуту снуют туда-сюда».

И еще про телефон.

Была у нас одна соседка, молодая девушка. Однажды она влюбилась. И все время ждала, когда этот парень ей позвонит. Поэтому, как только раздавался звонок, она выскакивала из своей комнаты, бежала по коридору, хватала телефонную трубку и медленным ласковым голосом говорила: «Алло-оооуу!» И лицо у нее делалось добрым и красивым, как у артистки из кино.

Но тут оказывалось, что это позвонили не ей, а соседке Гале. И она кричала на всю квартиру громким и противным голосом: «Галкяяяя!!!» А лицо у нее сразу делалось грубым и злым. Как у дворничихи из соседнего двора, которая нас гоняла метлой, когда мы приходили в ее двор поиграть в футбол.

В рассказе «Он живой и светится» Мишка предлагает Дениске в обмен на самосвал – резиновый надувной плавательный круг. Дениска отвечает: «А плавать где? В ванной? По вторникам?»

Почему именно «по вторникам»?

А потому что ванная на всю квартиру была одна. И туалет тоже был один – на пять или восемь семей, то есть человек на двадцать. По утрам и вечерам часто стояла очередь: сходить в туалет, умыться, зубы почистить. Но это быстро, пять минут, а вот искупаться как следует, да еще голову вымыть, – это полчаса, не меньше. Поэтому договаривались, какая семья в какой день купается.

Хотя все, конечно, хотели мыться в субботу, после рабочей недели. Потому что суббота тогда еще не была выходным днем. И в субботу был общий день мытья. Бывало, очередь занимали заранее. И сидели у дверей на табуретке, махровое полотенце в руках.

Стирали белье на кухне. Кипятили воду в больших кастрюлях, наливали ее в корыта и – мылом терли рубашки, майки и трусы. Потому что стиральных машин не было, и стирального порошка тоже.

Сушили белье во дворе, между деревьями натягивали веревки. Но это если был хороший, просторный двор. А если нет – то прямо в квартире. В коридоре.

Так и жили.

А теперь я расскажу про наши квартиры.

Когда я был совсем маленький – то есть только что родился – то мы с мамой и папой жили на Рождественском бульваре, в комнате папиного троюродного брата, который как раз уехал в Ленинград. А потом мы переехали к бабушке Рите, папиной маме.

Пять лет, с 1952 года по 1956-й, мы прожили в бабушкиной комнате в большой коммуналке на Покровке. Тогда она называлась улица Чернышевского.

Нас в этой комнате было пятеро: бабушка, папа, мама, я и моя няня Ася. Добрая молодая женщина из маленького городка под Москвой. Няня Ася говорила: «Я сахар в чай кладу один комочек…» В смысле – много ей не надо.

Потом, когда мне было двадцать лет, она приходила к нам в гости – посмотреть, как я вырос.

В квартире жили разные люди.

Жила в самой первой комнате – вернее, в трех крохотных комнатках, нарезанных из одной, – врач Ольга Натановна с мужем Зямой, дочерью Натусей, зятем Сашей и внучкой Аллочкой, младше меня года на два.

Они жили там давно, и тетя Натуся мне рассказывала, как она девочкой, еще до войны, приходила играть к бабушкиному сыну Лёне – то есть к младшему брату моего папы, к моему дяде. Потом его убили на войне, ему было восемнадцать лет.

Ольга Натановна была зубным врачом.

Она принимала больных прямо тут, в коммунальной квартире! У нее был кабинет и приемная! Где они все спали, я не знаю – вряд ли только в маленькой жилой комнате, одной из трех. Наверное, и в приемной, и в кабинете.

Бормашина была с ножным приводом, как старинная швейная машинка. Когда Ольга Натановна купила себе новую, с электромотором, это было событие на всю квартиру.

Ее пациенты – иногда три-четыре человека – ожидали в приемной. А я читал им наизусть стихи. Даже помню какие. Стихи Маршака, даже целую поэму под названием «Ледяной остров». Про то, как врач прыгал с парашютом, чтобы спасти полярника, с которым приключился несчастный случай – ружье при выстреле разорвалось и ранило его в глаз. Было немного страшно, но всё кончалось хорошо. Врач сделал операцию. Полярник снова стал видеть.

Я даже сейчас помню финал, честное слово! Я пишу его наизусть: