Денис Давыдов (Историческая хроника)

И верно, 4 июля 1806 года Давыдова прежним чином поручика перевели в лейб-гусарский полк, где служил Борис Четвертинский.

Денис быстро простился с товарищами. По дороге заехал в Москву, повидался со своими. А в начале сентября был уже в Павловске, где стояли лейб-гусары и где поджидал его Четвертинский.

– Каким же образом тебе удалось меня выцарапать? – радостно говорил Денис, обнимая приятеля. – Мне прямо не верится. Словно в сказке!

– Благодари сестру, – сдержанно отозвался Борис, – она танцевала как-то с государем и замолвила за тебя словечко.

– Что за волшебница! Я на всю жизнь ее должник! – с чувством воскликнул Денис.

И при первой же поездке в столицу явился к Марии Антоновне. Она, как и прежде, тепло приняла товарища брата. Пригласила навещать ее по-прежнему запросто. Отношения между ними установились дружеские.

Однако продолжались такие отношения с первой петербургской красавицей недолго. Денис достоверно узнал, что неизменное внимание государя к Марии Антоновне не является обычным проявлением его любезности. Между ними второй год уже существовала тайная связь. Новость эта, известная пока в узком дворцовом кругу, подействовала на Дениса неприятным образом. Сразу создалось чувство какой-то неловкости, отчужденности не только к Марии Антоновне, но и к Борису Четвертинскому.

«Знает он или нет? – думал Денис, встречаясь с ним. – А если знает, то как ему это нравится?»

И почему-то всякий раз при этих мыслях невольно краснел.

Среди новых полковых товарищей Денис испытывал неловкость другого рода. Лейб-гусары, показавшие себя молодцами в Австрии, возвратившись обратно, щеголяли боевыми орденами, постоянно вспоминали, как всегда в таких случаях многое прибавляя, про боевые дела. Денису оставалось молча слушать и потихоньку вздыхать.

XIII

Военные действия вот-вот должны были начаться снова. Пруссия, выйдя наконец-то из нейтралитета, выставила против Бонапарта 170-тысячную армию. Но спустя несколько дней при Иене и Ауэрштадте пруссаки потерпели страшный разгром. Бонапарт занял Берлин. Его войска двинулись на восток. Король прусский Фридрих укрылся в Мемеле, надеясь лишь на обещанную императором Александром помощь.

Русская стотысячная армия опять оказалась без союзников. К тому же не было еще главнокомандующего. Корпусами командовали генералы Беннигсен и Буксгевден, не имевшие особых дарований и враждовавшие между собой. Многие военные, как Багратион, Раевский, Ермолов, понимали, что лучшего главнокомандующего, чем Кутузов, найти нельзя. Но Александр про Кутузова и слышать не хотел. В ноябре назначили главнокомандующим, семидесятилетнего фельдмаршала Михаила Федотовича Каменского, находившегося последние десять лет в отставке.

Денис нетерпеливо ожидал, что гвардия тоже выступит в поход, но… судьба словно издевалась над ним! Гвардию на этот раз решили пока не трогать.

Денисом овладело отчаяние. Черт знает что такое: просидел без дела прошлую кампанию и снова обрекался на бездействие! Нет, надо во что бы то ни стало выбраться из этого заколдованного круга!..

Он едет в Петербург, просит, чтобы приписали его к любому армейскому полку, идущему за границу. В военной канцелярии порыв молодого гусара снисходительно похвалили:

– Отлично! Это делает вам честь!

И тут же решительно отказали:

– Вы знаете, что государь не любит волонтеров…

Тогда Денис решается просить самого главнокомандующего. Каменский, только что приехавший из своей орловской деревни в столицу, жил в Северной гостинице. Денис пробрался к нему ночью и, чистосердечно объяснив свое желание служить в действующей армии, сумел расположить к себе своенравного фельдмаршала. Тот обещал похлопотать за него перед императором. Однако, когда на следующий день Денис явился узнать о своей участи, Каменский сказал:

– Я говорил о тебе… просил в адъютанты к себе, в несколько приемов, но мне отказали под предлогом, что тебе надо еще послужить во фронте. Признаюсь, по словам и по лицу государя вижу, что не могу тебя выпросить. Ищи сам средства… Я же тебя с радостью приму.

В мрачном настроении ушел Денис от Каменского. Произошло нечто более неприятное, чем он предполагал. До сих пор, признаться, он не склонен был думать, чтобы император придавал большое значение персоне какого-то поручика. Высылка из Петербурга сама по себе ничего еще не значила. Царю доложили, он подписал подготовленную бумагу, может быть, и стихов-то не читал. А если и прочитал, так, наверное, давным-давно забыл! Мало ли у него других забот! В Звенигородке, правда, встревожила мысль, что царь мог прочитать стихи в более резкой редакции. Но обратный перевод в гвардию окончательно успокоил.

Теперь же из слов Каменского он мог заключить, что дело далеко не кончено, что царь лишь оказал любезность своей фаворитке, а ему, Денису, ничего не простил. Отказ главнокомандующему в таком пустяке, как позволение взять с собой офицера, – вещь неслыханная! Отказ свидетельствовал о самом неприязненном к нему отношении императора. На какую же будущность военного можно рассчитывать? Рушились все планы, все надежды…